До так называемой кейнсианской революции 30 - 40-х годов две основные части экономической теории обычно назывались монетарной и ценовой теории. Сегодня эта дихотомия представляется между макроэкономикой и микроэкономикой. Изменение произошло под напором кейнсианцев, которые считали, что флуктуации в занятости и доходе, уровне цен требуют не просто развития старой монетарной теории, а развития новой науки. На уровне микроэкономики значительных изменений не требовалось, но безусловное принятие положений неоклассиков также сильно модифицировало ее. Манипуляции инструментами денежной политики создали спрос на очередную науку. Корни разделения на микро и макро уходят к А. Маршаллу и Джоан Роббинсон. Классическая и австрийская школы экономики изучали экономические явления с точки зрения их воздействия на всех участников экономической системы. Маршалл же выступил с теорией «частичного равновесия». Это было попыткой изучать поведение отдельных потребителей, фирм и отдельных отраслей в отрыве от остальных элементов экономической системы. Его подход характеризуется дезинтеграцией, которая и привела к существованию якобы двух ветвей экономики – микро и макро. Первая изучает действие индивидуумов вне контекста их отношений с экономической системой. Вторая изучает экономическую систему в целом вне контекста действий отдельных людей. Маршалл и его последователи (в том числе Кейнс) соединили доктрину частичного равновесия со смесью концепций издержек производства и предложения. При этом стало практически невозможно отличить цены, определяемые спросом и предложением, и цены, которые определяются непосредственно на основе издержек производства. В результате такого смешения были потеряны достижения классической школы и вклад австрийцев, что цены первоначально определяются непосредственно издержками производства, которые, в свою очередь, определяются спросом и предложением, а спрос и предложение – это результат субъективных оценочных действий конкретных людей. Маршалл считал, что экономический закон спроса и предложения не относится к ценам на большинство промышленных товаров, потому что цены на них определяются на основании производственных издержек, а не спроса и предложения. Развивая свою доктрину частичного равновесия, Маршалл ввел концепцию средней фирмы. Данная концепция разрушила способность экономической теории даже рассматривать концепцию конкуренции, потому что все фирмы в отрасли были идеально равными, усредненными. Позже данное теоретическое положение (концепция усредненной фирмы) привело к выводу о том, что у достаточных размеров фирмы нет стимулов снижать цены, кроме случая, когда фирма является монополией и ей выгодно это делать. Снижения цены не происходило бы, потому что все остальные фирмы-конкуренты, которые работают на рынке так же эффективно, немедленно сделали бы то же самое. Концепция средней фирмы или репрезентативной фирмы создала основу для учения Джоан Робинсон и Эдварда Чемберлена, согласно которой с небольшим исключением (выращивание пшеницы) вся капиталистическая система склонна к формированию монополий. Решением этой проблемы было принятие жесткого антимонопольного законодательства, выделение группы крупных предприятий или же просто национализация бизнесов для производства идентичных, не отличающихся друг от друга товаров. С 1930-х годов эта доктрина стала основой большинства курсов по микроэкономике. А классическая или австрийская теория ценообразования была напрочь забыта. В 1930-х годах Кейнс воскресил старые заблуждения меркантилистов Мальтуса и Сисмонди (капитализм приводит к депрессии и массовой безработице через перепроизводство, чрезмерное сбережение). На этом ошибочном фундаменте он построил аргументацию в пользу инфляции и дефицитного расходования средств. Эти положения, а также теоретические посылки Кейнса, стали основой учебников по «макроэкономике». Экономика – это так много всего Неудивительно, что возникают сомнения относительно научности макроэкономики. На протяжении последних 200 лет принципиально менялось само определение экономики как науки. Представители одного направления считали других не учеными, не экономистами и вообще недалекими людьми. Стоит напомнить генезис определения экономики как науки. Определение природы экономической точки зрения близко связано с определение сферы экономической науки, которая, по мнению многих экономистов, имеет склонность быстро расширяться. Вот точка зрения Маршалла: «Это относится почти к каждой науке: чем дольше ее изучаешь, тем шире кажется ее сфера, хотя по факту она осталась неизменной. Предмет экономики быстро увеличивается». Многие известные экономисты считали напрасной тратой времени поиск точной дефиниции экономики. Среди них были Парето, Мирдал и Хатчисон. Парето, к примеру, отрицал существование объективного экономического явления. Вопрос в том, является ли экономика «пирогом, который каждый экономист может сделать по своему рецепту, или же это данный пирог, который, в основном, приготовлен с четко определенных и трудноизменяемых ингредиентов». Если сделать вывод, что экономика не имеет своей природы, своего рецепта на уникально экономический пирог, тогда действительно поиск рецепта будет тратой времени. Экономика – наука о богатстве: объективный подход Классические экономисты определяли экономику как науку о богатстве (wealth). Но уже в 1830-х годах разные ученые начали протестовать против чисто объективного взгляда на экономику как науку о богатстве. Для них становилось очевидным, что изучению подлежат не столько набор объективных положений с общим деноминатором в виде богатства, сколько действия человека, ориентированные на получение богатства. С точки зрения исторической школы экономика описывает явления реального, эмпирического мира, которые происходят в определенном месте и времени. Ее сторонники считают, что задача экономики не объяснять «индивидуальные» отдельные экономические явления, но всего лишь подмечать закономерности, «общие» причинно-следственные цепочки, которые лежат в основе многочисленных форм, представленных в экономической истории. «Историки» делали акцент на социальный характер экономических явлений, но твердо придерживались того, что в основе экономической науки является богатство. Общим для всех сторонников определения экономики как науки о богатстве является то, что они отличительную черту экономических явлений видят в классе объектов, среди которых они живут или в специфических человеческих условиях, на которые они влияют. Ботаник изучает растения, зоолог – животных, экономист – богатство или благосостояние. Многие писатели еще больше сужали определение – до материального богатства. «Классики» рассматривали экономику скорее как искусство. А. Смит считал, что целью политической экономики является «обогащение людей и суверена». Неудивительно, ведь экономика уходила корнями в работы меркантилистов, «консультантов, администраторов и памфлетистов». Эти люди были заинтересованы прежде всего в практических результатах. Любая научная работа их авторства была скорее побочным продуктом, а не целью. Второй причиной, по которой экономика считалась наукой о богатстве, был интерес к частной собственности. На протяжении многих лет демократия означала демократию собственников. Призыв Годвина упразднить частную собственность привлек внимание к самому институту собственности. Основной дефект классической экономики заключался в том, что ею не была понята субъективная природа экономических явлений. Обсуждение вопроса о материальном и нематериальном богатстве началось с разделения Смитом производительного и непроизводительного труда. Мальтус критиковал Смита за его определение экономики. Наиболее ярко выразился McCulloch: «Если политическая экономия включает в себя обсуждение вопросов производства и распределения всего, что полезно и приятно, то она будет включать в себя любую другую науку. Хорошее здоровье полезно и приятно, поэтому наука о богатстве должна включать медицину, гражданские и религиозные права весьма желательны, поэтому наука о богатстве должна включать науку о политике». Наука о благосостоянии Идентификация экономики как науки о благосостоянии подняла ряд фундаментальных вопросов об оправданности и законности изменений социального благосостояния. Тут как тут были марксисты с их материалистической концепцией развития истории. Связь экономики с материальным благосостоянием привела к тому, что ее начали считать аморальной, «противным, унизительным, грязным исследованием» (точка зрения писателя Dailey). Carlyle описывал экономику как pig-science, но сами экономисты, ассоциируя свою науку с богатством, тем более с материальным богатством, создали основу для критики. Непригодность экономики в общественном мнении исходила именно из того, что она занималась изучением такого унизительного предмета. Все то моральное разложение, которое приписывалось богатству на протяжении веков тысячами писателей, сразу же начало ассоциироваться с экономикой. Негодующие писатели, тем не менее, говорили, что экономику надо изучать, чтобы знать, как избегать богатства. Экономисты представлялись чуть ли не моральными уродами, которые игнорировали более «высокие» науки. Bagehot, к примеру, пишет, что другие науки «более возвышенные, потому что они изучают вещи, которые более благородны, чем богатство или деньги». Тот же Джевонс писал, что «мы изучаем самые низкие чувства». Макроэкономика имеет одну общую основу с политэкономией, по определению классиков, – объективную основу: игнорирование действий человека, их целевой характер. Но классики все-таки изучали объекты реального мира, а макроэкономисты предлагают изучать некие агрегатные величины, подсистемы, являющиеся результатом исключительно их умозаключений. Максимизация полезности: изучение поведения человека Дж. Милль и С. Бейли не приняли классическую концепцию экономической науки. Для них было очевидно, что экономисты изучали не объективные явления богатства, а действия человека, направленные на получения богатства. Известное определение Милля в терминах производства, распределения и потребления богатства является отправной точкой для развития этой группы определений экономики. Он писал, что экономика изучает законы общества, а не богатства. Политическая экономия – «это наука, которая отслеживает такие явления общества, которые возникают в результате совместных действий человечества по производству богатства в том объеме, в каком эти явления не модифицированы стремлением к получению других объектов». Таким образом, на горизонте появляется homo economicus. Экономисты начали изучать больше поведение, а экономику можно определить через уникальную модель человеческого поведения – получить как можно больше, потратив как можно меньше. Позже этот принцип начали называть принципом максимизации, законом наименьших средств или просто «экономическим принципом». Писатель Senior в начале XIX века писал, что «каждый человек желает получить дополнительное богатство, жертвуя как можно меньшим». В Германии учеными, которые развивали эту тему, были Wagner, Neumann, Dietzel. Вагнер в 1879 году определил Wirtschaf как максимизацию удовлетворения желаний с минимумом жертв. Важный вклад в уточнение определения экономической науки внес Wicksteed, который в 1910 году написал известный труд Common Sense. До Викстеда можно было считать, что вся структура экономики зависит от мира экономических людей, каждый из которых движим эгоцентричным, гедонистическим мотивом. Викстед определил экономические отношения через non-tuism. Суть его заключается в том, что в экономические отношения вступают два человека, каждый из которых стремится достигать свои цели (необязательно эгоистические в классическом понимании), а не цели других людей. «В наших промышленных отношениях то, что мы делаем, является целью, но не нашей, а чьей-то другой. Что касается настоящих экономических отношений, то важность для нас того, что мы делаем, измеряется не важностью этого для других людей, для кого это делается, а тем, насколько это способствует достижению наших собственных целей». Многие сравнивали экономику с механикой. Итальянец Pantaleoni писал, что «экономические проблемы в широком смысле составляют математическую доктрину, известную как de maximus et minimus». Шумпетер в начале своей научной карьеры также пытался вернуть определение экономики к классическому. В своей первой книге в 1908 году он исключил человеческую деятельность из области экономики, пытаясь провести аналогии между механикой и экономикой. Шумпетер пишет, что «экономические величины» товаров проходят через изменения, которые являются результатом их взаимодействий, которые, в свою очередь, можно объяснить математическими функциями. Для него существование функциональных зависимостей между этими величинами создает возможности для существования экономической науки, а сами отношения являются предметом изучения экономики. Экономика как обмен Очередным направлением в определении предмета изучения экономики был обмен. В 1931 году архиепископ Whitely назвал науку об обмене каталлактикой. С его точки зрения человек – это животное, которое занимается обменом. Уайтли поддерживает мнение Сеньора относительно того, что нельзя применять политическую экономию для изучения действия изолированных индивидуумов. Замена в определении политической экономии классического существительного (wealth) на вербальное существительное exchange было очень значительным шагом в дискуссии. Ирландец Lawson в 1844 году так определил объект политэкономии: «Изучать и отслеживать общие законы разных явлений коммерческой или обменной системы». Здесь очевидно, что человек стал предметом изучения науки. В отличие от экономического человека Милля, который движим жадностью и эгоизмом, экономический человек Лосона менее отвратительное существо. Экономика как система Очередная группа ученых определила систему как объект изучения экономики. Мол, есть система, которая организует, на первый взгляд, несвязанные вещи для достижения людьми социальных целей. В поддержку системы как предмета изучения экономической науки выступают известные люди. Так Hawtrey пишет: «Когда идеальное сотрудничество, которое было бы идеальным воплощением разума, нам не доступно, мы возвращаемся ко всему аппарату человеческих стимулов, привычек и так далее. Если каждого члена общества убедить делать свое, определенное ему дело, которое ассоциируется с адекватным, с его точки зрения, мотивом, то ему не надо будет знать, каков его вклад в достижение конечной цели. Более того, он даже не будет подозревать о существовании такой цели. Проблема такой организации и есть Экономическая Проблема. Это на самом деле и есть предмет изучения политической экономии». Вот взгляд Хаека: «Спонтанное взаимодействие индивидуумов может произвести... организм, в котором каждая часть выполняет необходимую функцию для продолжения жизни всего организма. Признание существования такого организма – это признание того, что есть предмет изучения экономики. Одна из причин уникального положения экономики заключается в том, что вы можете понять объект исследования только после очень глубокого и продолжительного изучения». Но ни Хотри, ни тем более Хаек не предполагали, что появится группа специалистов, которым мало будет такого агрегирования. Появление «организма» - это скорее словесная метафора, а не реальность. Одно дело – изучать проблему организации, взаимодействия людей, различных институциональных элементов в рамках одной науки – политэкономии, другое – рассуждать в совершенно абстрактных индикаторах, каждый из которых не имеет прямых соответствий с реальным миром. Экономика – это наука, потому что есть деньги Идея, что измерение субъективных желаний происходит посредством денег, вызывает серьезные споры. Идея Маршалла, что деньги являются мерилом, объясняется прежде всего тем, что в его понимании деньги не попадали под действие закона об уменьшающейся доходности. На самом деле цены измеряются деньгами. Они представляют собой количество денег, передаваемых в обмен за товар. Посредством денег выражаются цены, поскольку повсеместно используемые деньги используются как quid pro quo за товары, а не потому, что представляют собой некое мерило. И Маршалл был не единственным человеком, который пытался представить экономическую науку в основном как следствие измеримости. Лайнел Роббинс: начитавшись Мизеса Новую главу в попытке определить экономику открыл профессор Лайнел Роббинс: «экономика – это наука, которая изучает человеческое поведение как отношение между целями и дефицитными ресурсами, которые имеют альтернативы использования». Из этого определения следует, что 1) цели у людей разные, 2) время и средства для достижения этих целей ограничены и могут быть использованы в альтернативный способ, 3) цели имеют разную степень важности. Центральная идея его определения – редкость (scarcity). Экономика, с точки зрения Роббинса, рассматривает все цели, а не некие специфические, потому что для достижения любой цели есть ограниченные ресурсы. «Говоря, что мотив человека делать определенное дело является полностью экономичным, мы имеем в виду, что он считает его только способом сохранения средств для удовлетворения своих целей в общем. Если он занимается этим делом, имея только одну цель, мы не считаем его мотив экономическим. Мы считаем, что его цель имеет специфическую характеристику. Но если человек делает что-то с желанием увеличить свою возможность удовлетворять цели, то мы считаем это экономическим». Т.е. Роббинс имеет в виду процесс сохранения, экономии ограниченных ресурсов в отношении многочисленных, по-разному оцениваемых целей. Определения, даваемые до Роббинса, были почти во всех случаях классифицирующими, то есть отмечающими определенный тип поведения, направленного на достижение определенных целей. Определение Роббинса – аналитическое. Оно распространяется на любой тип поведения. Важно отметить также еще один аспект определения Роббинса – его этическую нейтральность. В отличие от представителей немецкой школы Сеньор, Милль и Роббинс считали, что экономическая наука должна заниматься только тем, что есть, а не тем, что должно быть. Споры в отношении Werturteil (value judgement) достигли апогея в начале XX века в споре между М. Вебером и Роббинсом. Экономика имеет дело с удостоверяемыми фактами, а этика – с оценками и обязательствами. В этом определении нет места для соображений, связанных с общим уровнем экономической активности, которая, по мнению некоторых ученых, и составляет предмет изучения макроэкономики. Экономика как наука о человеческой деятельности - праксеология Центральная концепция человеческой деятельности заключается в том, что люди осуществляют поступки, направленные на достижение состояния, которое лучше, предпочтительнее того, в котором они находятся сейчас. Человек видит возможность улучшения своего положения за счет покупки дополнительного товара, продажи собственности или изменения пакета акций. Модель поведения будет в широком смысле определена обстоятельствами сделки. Здоровая логика в данной ситуации укажет на несколько вариантов действий, которые могут привести к наиболее успешному результату. В той степени, в которой человеческое поведение руководствуется логикой, оно направляется разумом. Данный тип поведения известен в праксеологии как человеческое поведение. Конкретные формы поведения могут быть самыми разнообразными. Праксеология, используя рациональность человеческого действия в качестве своей основы, может вывести теоремы, описывающие парадигму действия при данных обстоятельствах. Принимая во внимание физические, психологические и физиологические аспекты действия, его можно предвидеть в достаточно точной форме. Но такое возможно не потому, что эти влияния сами по себе определяют действие, а потому, что действие есть результат деятельности разума, который направляет его по тому пути, который предпочтительнее других. Наука о человеческой деятельности отличается от других наук тем, что она начинается там, где другие заканчиваются, т.е. предполагает рациональность, которая управляет целеустремленным поведением человека. Экономика – это «заданный пирог», а не пирог, который каждый может приготовить по своему усмотрению, но пирог, который относится к «экономическим аспектам», шире, чем традиционно считали экономисты. Он охватывает весь спектр человеческой деятельности. Невозможно провести четкую границу между сферой человеческой деятельности для включения этой «части пирога» в экономическую науку. Сферу праксеологии как общей науки человеческой деятельности можно четко определить и ограничить. Отдельные специфические экономические проблемы можно только выделять из «тела» праксеологической теории. Экономическая теория традиционно имела дело с такими явлениями, как рынок, цены, производство и денежное обращение. В этих сферах теоретики установили определенные тенденции и закономерности. С точки зрения праксеологии, идея экономии ограниченных ресурсов для размещения их среди альтернативных целей, если ее использовать в качестве критерия для определения сферы экономики, является ничем иным, как искусственными рамками для анализа человеческой деятельности. Наибольший вклад в развитие праксеологии внес Л. Мизес. Он считает, что экономика – это такая же наука, как математика или логика, и не может быть предметом для необоснованных спекуляций. Г. Хэзлитт писал, что экономика – это наука распознавания вторичных последствий, наука видеть общие последствия, отслеживать последствия предлагаемых инструментальных и институциональных решений не на какую-то одну специфическую группу на краткосрочную перспективу, но и на интересы всех групп в долгосрочной перспективе. Поскольку экономика – это наука, отслеживающая последствия, она, как логика и математика, признает определенные выводы, следствия. Важно не смешивать моральный и политический аспекты человеческой деятельности с адекватным пониманием самой деятельности. В отличие от неоконсерватизма австрийская школа экономики аполитично и нейтрально с точки зрения морали. Мизес пишет, что свобода выбора человека ограничена с трех сторон 1) физическими законами Земли, которые надо знать и приспосабливаться к ним, 2) внутренними физиологическими ограничениями человека (рост, вес, возможность действовать в разных климатических, температурных и других режимах), которые влияют как на выбор цели, так и средства для их достижения. 3) существующими закономерностями между явлениями, показывающими взаимосвязь между средствами и целями, а именно праксеологическими законами в отличие от физических и физиологических. Экономика и отрицание разума Экономисты разрушили все возможные социалистические схемы еще до развития марксизма. Поэтому социалисты выбрали единственно возможный путь. Они атаковали разум и логику и заменили их мистической интуицией и умозаключениями. Маркс постоянно заявлял, что человеческий разум не в состоянии обнаружить правду, что логическая структура разума у разных классов разная. Суть его философии: мы правы, потому что мы выступаем от имени пролетариата. Расисты делают тот же вывод, наделяя расы разной структурой логики и разума. Категории мысли и деятельности не являются арбитральными продуктами человеческого ума. Это – биологические факты, имеющие определенные функции в жизни. Поэтому утверждение, что однородные интересы пролетариата требуют замены капитализма на социализм, ненаучно и политизированно. Поскольку разум отдельного человека, его цели и выбор средств вообще не учитываются в макроэкономике, то она не может однозначно определить социалистические схемы, как а) нереализуемые по причине невозможности экономического расчета, б) аморальные, поскольку навязывающие определенный тип поведения и цели, в) ненаучные, потому что исходящие из категории «должно быть», а не «есть». Человеческая деятельность Целью любого человеческого действия является избавление от неудобства. Средство, которое служит достижению данной цели, каждый человек выбирает самостоятельно. Некая вещь становится средством, если человеческий разум планирует задействовать ее для достижения некой цели. Экономика – это не наука о вещах и материальных объектах. Это наука о людях и значении их действий. Если бы средства не были ограниченны и редки, не было бы связанных с ними действий. По австрийской классификации экономические товары, которые непосредственно удовлетворяют желания людей, называются потребительскими товарами. Средства, которые могут удовлетворять желания косвенно, называются производственными товарами. Производственные товары, которые находятся ближе всего к производству потребительских товаров, называются товарами второго порядка (третьего порядка и т.д.). Цель такой классификации – создать основу для теории ценности и цен факторов производства. Первая и окончательная оценка внешних вещей относится только к потребительским товарам. Все остальные вещи ценятся в зависимости от той роли, которую они играют в производстве потребительских товаров. Эта шкала является лишь инструментом для интерпретации человеческой деятельности. В экономике нет места для шкалы потребностей, которая отличается от шкалы ценностей, отражающая реальное поведение человека. Действия – это попытка заменить текущее состояние на более удовлетворительное, т.е. осуществить обмен. Разница между ценностью уплаченной цены (понесенные затраты) и достигнутой целью является прибылью или доходом (вне контекста чисто бухгалтерского значения этого слова). Прибыль – это чисто субъективное явление. Поэтому подсчет, расчет ценностей не возможен. Многие студенты экономики по-прежнему считают, что единственным стандартом качества экономического рассуждения является его предсказательная способность. Хорошие теории дают точные предсказания, а плохие - неточные. Позитивизм не улучшил экономического прогнозирования, но он стимулировал развитие чисто формальных проблем математической экономики, теории игр, которые, по словам Ф. Найта, были направлены на то, чтобы доказать, что «вода стекает вниз по склону горы». На этом фоне реальную альтернативу представляет собой австрийская школа. Основа праксеологического анализа Как можно объяснить человеческое действие тем, что люди действуют? Чтобы объяснить что-то, надо определить существующие отношения. Можно объяснить падающий с дерева лист законом всемирного притяжения. Мы можем объяснить, что лампочка освещает комнату, потому что есть законы электричества. Мы объясняем некий факт, указывая на его отношение к другим фактам. Австрийцы констатируют, что человеческая деятельность есть, т.е. существует. Они анализируют, что она из себя представляет. Человеческое поведение и мысли – это только части деятельности, которые реализуются. Есть элементы, которые не реализуются: 1) цели, ради достижения которых человек действует, 2) альтернативы, которые человек отбрасывает. Неоклассические экономисты, в основном, даже не знают об австрийском подходе. Они пытаются объяснить человеческую деятельность с другой стороны. Они хотят проанализировать, как люди действуют в контексте существующих обстоятельств, других фактов. Поэтому неоклассическая теория ценностей и выбора пытается объяснить людям, как они должны действовать в отношении боли и удовольствия, то есть чувства удовлетворения. Данная теория не только делает акцент на то, что мы чувствуем, но и определяет то, как мы действуем. Она полагает, что существуют постоянные отношения между чувствами и нашим поведением, и что их можно изучать и описывать в теории поведения потребителя. Внимание неоклассиков было сосредоточено на теории игр, максимизации проблем в различных рыночных ситуациях, состояниях равновесия и т.д. Но вся эта литература основана на ложной основе, что существуют постоянные отношения между условиями действия и самим действием. Дело в том, что нет законов, которые бы определяли, какие вещи люди выбирают и какие цели они преследуют. Австрийцы и неоклассики по-разному относятся к категории равновесия. Для Мизеса равновесие в анализе используется лишь для того, чтобы объяснить один компонент – прибыль и убытки. Для неоклассиков равновесие – это аналитическая панацея, которая пронизывает все аспекты рынка. Для австрийцев неважно, почему и при каких условиях участники рынка «координируются» для возникновения равновесия. Главный тезис австрийцев – потребители суверенны, потому что их решения управляют рынком. Это правдивое утверждение вне зависимости от того, почему они делают эти покупки. Поэтому Мизес не разбирается с вопросом, что покупают люди, при каких условиях и почему. В теории цен он пишет о том, что рыночные участники определяют узость маржи, в рамках которых определяются цены. Вне зависимости от числа рыночных участников, рыночные цены всегда определяются решениями предельных продавцов и покупателей. Таким образом, все цены можно объяснить тем, что рыночные участники предпочитают один товар другому. Для Мизеса было безразлично, какой формы кривая предложения. Он не изучал эффект дохода и замещения, потому что они не имеют ничего общего с реальным поведение человека и тем, что он выбирает. Ненаучность неоклассической теории ценообразования Выводы макроэкономики кажутся еще более абсурдными, если учесть, что они основаны на модифицированной неоклассиками и кейнсианцами микроэкономике. Возьмем, к примеру, ценообразование. Основой стандартной теории конкурентных цен, представленной в учебниках, являются следующие положения:
-    конкурентная рыночная система обеспечивает мгновенное или быстрое достижение на данную услугу или товар цены рыночного клиринга (соответствие пункту пересечения кривых спроса и предложения);
-    конкурентная рыночная система мгновенно или быстро достигает соответствующей корректировки между рынками. Они необходимы для того, чтобы обеспечить формирование цены рыночного клиринга одновременно на каждом рынке по всей системе;
-    для удовлетворения этих условий, необходимых для поддержания данной теории, экономика должна во все времена характеризоваться состоянием идеальной конкуренции. Наиболее важной характеристикой здесь является идеальное совместное знание. Каждый участник рынка в любой момент должен обладать полной информацией о 1) решениях, которые принимают все участники рынка при всех возможных ценовых ситуациях, 2) решениях, которые принимают все участники рынка, 3) том, что все участники рынка одинаково осведомлены ad infinitum. Концепция идеального, полного знания исключает возможность нежеланного результата по причине неполной информации. Она исключает неожиданности по причине отсутствия некой информации. Данный подход предполагает, конечно, достижение идеального равновесия. Неоклассическая модель не может служить объяснением формирования цены и количества производимых товаров, как явлений реального мира. Таким образом, она страдает а) нереальностью допущений, б) внутренними противоречиями. Модель с идеальным знанием должна уже быть моделью, которая достигла состояния равновесия. Модель, которая основана на том, что все решения безошибочны, явно не описывает реальную жизнь. Нельзя представить себе ситуацию полного знания, когда бы дисижнмейкеры принимали решения, заведомо для себя не приемлемые. Теоретическая модель принятия решений, принятая в макроэкономике, абстрагируется от контекста реального мира, в котором решения принимают конкретные люди, а не абстракции. Человек не действует в заданных рамках, согласно заданной иерархии целей и при данном наборе ресурсов. Это упрощения, которые дорого стоят. Дело в том, что они отвлекают внимание от того, как реально происходит процесс принятия решений, что необходимо для понимания рыночного процесса. Поэтому mainstream микроэкономика также далека от объяснения реального экономического поведения людей. Если же на основе данных mainstream микроэкономики построить агрегатные показатели, то какова же будет их научность? Неудивительно, что идея образовать новую науку пришла в голову неоклассикам, а не австрийцам. Тем более, новая наука – это новые кафедры, должности, конференции, публикации, расширение «тусовки», возможность любому политику или администратору рассуждать в категориях «отрасль», «экономика», «континент», «торговый союз» и так далее. Зачем нужна макроэкономика? Исходя из генезиса определения собственно экономической науки, в свете австрийской теории вдумайтесь в определение макроэкономики: «Это наука об агрегированном поведении в экономике». Она стремится «к обозрению экономики с Олимпа, к такой позиции, которая бы позволяла не погрязнуть в трясине излишней детализации, связанной с конкретными фирмами и секторами экономики». Остаются вопросы: 1) кто будет агрегировать? 2) что делать с меньшинством, которое не укладывается в тренды? 3) что такое наблюдательский Олимп, с которого призваны обозревать все явления и, наконец, 4) что такое экономика, раз ее можно агрегировать и использовать не существующие в природе средние величины без страха потерять контакт с реальностью? Макроэкономисты часто говорят, что необходимо знать общий уровень экономики через ряд индикаторов. Зачем? Такая информация мало используется предпринимателями. Для них самый важный индикатор – их собственная прибыль. Какую информацию можно получить из того, что ВВП вырос на 6%? Или какие последствия для прибыли конкретного предприятия имеет тот факт, что страна имеет негативное сальдо платежного баланса? Или что дает предпринимателю информация об общем уровне цен, безработице. Предпринимателю нужна информация о том, чего хотят потребители. Правительство так охотно приняло макроэкономику не для помощи бизнесу. У предпринимателей сложилась своя информационная система. Макроэкономические индикаторы призваны закамуфлировать определенные действия правительства, создать имидж недоступной для простого человека науки, «слоновую кость» из псевдоэлитной профессуры, которая по приказу и финансовой поддержке государства будет «рисовать» нужные агрегатные схемы, выводить нужные для определенных лоббистских групп решения через инструменты монетарной, фискальной и административной политики. Вот почему экономика в таком виде как сегодня не существовала, когда государство имело размер 3% ВВП. Макроэкономика – это наука, которая живет независимо, параллельно реальному миру, в котором действуют и выбирают конкретные люди. Это своеобразные экономические шахматы с тем существенным отличием, что «гроссмейстеры» играют не на турнирах, а определяют политику государств, распоряжаются чужими деньгами и, как правило, не несут никакой ответственности за ошибки и убытки. Различные индикаторы служат также для оправдания полисимейкерами собственных ошибок. Предупреждения типа «экономика перегрета», «недоинвестирована» делаются с целью создания атмосферы общественной акцептации последующих интервенционистских мер. Ценовой механизм свободного рынка – это лучший механизм координации деятельности индивидуумов, известный человеку. Помогли ли хоть одной стране мира макроэкономические ценовые формулы и схемы, исправляющие рыночный механизм?