Государственные чиновники и политики очень узко рассматривают

чистый эффект предлагаемых ими проектов.

Они делают акцент на ценности всего, не говоря ни слова об издержках.

D. Myddelton, профессор финансов и бухучета в Cranfield School of Management

Я не знаю случаев, когда бы люди, занимающиеся коммерцией

во имя общественного добра, делали что-нибудь хорошее.

А. Смит

Если у каждого были благие намерения, кто виноват: политики,

госслужащие, ученые, инженеры или менеджеры? Я считаю,

что виновато коллективистское, послевоенное отношение zeitgeist –

интуитивное недоверие к рынкам, частично основанное

 на невежестве, которое я называю «агорафобия».

Agoraphobia» [боязнь пространства, открытой площади / толпы].

Д. Миддлтон

Нет такого понятия, как неспекулятивные инвестиции.

В изменяющейся экономике действие всегда предполагает спекуляцию.

Инвестиции могут быть хорошими или плохими, но они всегда спекулятивны.

Л. фон Мизес «Человеческая деятельность»

Поклонение государству – это поклонение насилию.

Нет более опасной угрозы цивилизации, чем правительство

некомпетентных, коррумпированных и подлых людей.

 Самое большое зло, которое когда-либо испытало человечество,

исходило от плохих правительств. В истории государство

может быть и часто было главным источником вреда и бедствий.

Л. фон Мизес Всемогущее правительство

 

Как государство из поставщика отдельных услуг стало инвестором

 

Государство инвестирует. Государство распределяет. Государство помогает. Государство знает, видит, чувствует, что лучше. Государство забирает у одних, чтобы дать другим. Чего только не делает государство. Белорусское, британское, российское, американское, польское – география, объем ресурсов, степень прозрачности, уровень ответственности разные, но суть государства одинакова на всех странах и континентах, во все времена и для всех народов.

            Сразу оговоримся, что «государство» - это метафора. Слово не может действовать, чувствовать или оценивать. Есть экономические функции потребления, сбережения и инвестирования. Есть функция предпринимателя, т. е. соединения разных факторов производства с целью производства добавленной стоимости в товарах и услугах. Эти функции может выполнять только человек. «Государство» принимает решение – это решение, которое принимает группа людей, причем каждый индивидуально на своем рабочем месте, в рамках некой иерархии, принимают решение. Конституция, законы, вся законодательная база описывает механизмы и процедуру принятия решений. Это решение может принимать и один человек, но все равно его готовят и формально поддерживают другие. Можно привести аналогию с тем, как акционерное общество принимает решение. Мы все понимает, что голосуют и подписывают документы конкретные люди, в рамках тех полномочий и ресурсов, которыми данная компания распоряжается. При этом мы говорим: «Компания решила заинвестировать».

            Функции государства – защита жизни и собственности граждан от внешних и внутренних врагов (преступников, мошенников, насильников, воров и т.д.), а также создание судебной системы для разрешения конфликтов между гражданами. Для выполнения этих функций людям, которые от имени граждан были избраны и назначены на должности, нужны ресурсы. Поскольку рассчитывать на добровольные пожертвования (точка зрения анархокапиталистов) мне кажется утопичной, то для выполнения данных функций необходимо вводить налоги. На них строятся здания, где сидят чиновники и политики. Из этих денег выплачивается зарплата, а также покрываются все издержки (транспорт, телекоммуникация, информация, выборы и т.д.). Данные расходы не являются инвестициями, а необходимыми затратами граждан на содержание института, который оказывает им четко определенные услуги. Так работает система, которая называется капитализм.

            Люди, которые получают монопольное право на инициацию использования силы и принуждения, в какой-то исторический момент почувствовали себя не равными партнерами с заказчиками услуг, а их управляющими, начальниками, жрецами – чуть ли не богами. Появляются философы, идеологи и другие интеллектуалы, которые пылко убеждают, что люди при власти – особые. Они ближе к богу, к абсолютной истине. Они – стражники богом данного государства, некой, с их точки зрения, объективной реальности. Данные теории проникают в сознание людей, обрастают мифами, приобретают статус святой истины. Поскольку люди у власти были гораздо богаче большинства населения, имели реальную физическую силу для принуждения к выполнению своих приказов и часто ее использовали, то государство и люди, которые выступали от его имени, в ходе истории превращались в некий абсолют, сверхорганизм, суперинститут, нечто между богом и человеком, между небом и землей.

            Когда государства обретает такой статус, чиновники и политики ведут себя так, как будто у них есть некие особые, уникальные, недоступные для обыкновенного человека способности, возможности, ресурсы и знания для выполнения не только и не столько своих непосредственных функций, а для предоставления благ «обществу», для обеспечения его процветания, производства тех товаров и услуг, которые по неким причинам (своей ущербности, жадности, цинизма или просто из-за лени) не производятся обыкновенными людьми. Т. е. инвесторы отказываются вкладывать деньги. Предприниматели слепы и не видят возможности творчески разрушить текущее состояние гипотетического равновесия и создать некие новые товары. Потребители отказываются сберегать и предоставлять деньги банкам, чтобы они давали их предпринимателям. Получается некий стопор, застой, стагнация. Она сковывает людей и мешает им двигаться вперед, жить лучше, дольше и богаче.

            Чиновники и политики при помощи идеологов внушают людям, что они знают, где такие «провалы» существуют, а также что надо делать, чтобы их исправить. Одновременно они собирают с людей деньги на реализацию этих «благородных» общественных, стратегически важных проектов. PR таких проектов и создание спроса на них идет через раскрутку страхов, фобий, через воздействие на эмоции людей, на их незнание причинно-следственных связей мира, на зависть, гордыню, доброту, легковерие или солидарность. Звучат слова о прогрессе, цивилизации и национальных интересах. Звучат ссылки на приказы богов, долг перед отечеством, необходимостью продолжать славные традиции предков и т. д.

Чиновники и политики пускают в ход интеллектуалов и людей искусства. В отличие от условий свободного рынка, когда нужно самостоятельно продавать и формировать спрос на свои товары и услуги (книги, песни, картины, статьи, памфлеты, речи), интеллектуалам щедро и хорошо платили. Чиновники и политики (в древние времена это были цари, фараоны или короли) гарантировали интеллектуалам и людям искусства стабильный, гарантированный доход, причем не только текущий, но и на старость. Среди них особое место занимали разные институты религий. Для принуждения к исполнению своей воли, реализации своих «божественных» планов, для простых людей делали ссылки на бога, обещали красивую счастливую жизнь после смерти или в следующей жизни, даже говорили о том, что боль, грязь, терпения – это как раз то, что бог прописал, что приближает человека к божественному предназначению. В общем, чиновники-жрецы, активно пользовались услугами шаманов (Айн Рэнд называет их witch doctors), а если для кого-то убеждения были неубедительными, они переходили к услугам аттил, т. е. солдат или полиции (физическая сила).

            Таким образом, идеология для расширения функций государства, для государственного инвестирования, была внедрена в сознание людей задолго до советского тоталитарного эксперимента. На протяжении тысячелетий, особенно в XX веке, когда тоталитарные идеологии достигли своего апогея, полисимейкеры активно использовали все ресурсы людей для реализации национальных проектов, развития стратегических секторов, поддержки корпоративных чемпионов. Госинвестиции оправдывались необходимостью создания рабочих мест, экономической или продовольственной безопасностью, сохранением традиционной структуры производства или поддержки «естественных» конкурентных преимуществ страны. Распорядители чужими деньгами и активами (так можно назвать чиновников и политиков) не утруждали себя четкими определениями данных целевых установок. Они были размыты, метафоричны, неконкретны и могли быть интерпретированы совершенно по-разному в зависимости от политического контекста и предвыборной ситуации.

Государство не утруждало себя составлением баланса выгод и убытков, не доказывала на цифрах преимущества государственных инвестиций перед частными. О непреднамеренных последствиях госинвестиции в виде 1) искажений естественной структуры производства, 2) безработицы, 3) увеличения чистых потерь капитала (sunk costs), 4) коррупции, 5) экологических издержек, 6) культивации и консервации культуры халявы, 7) наказания за труд, 8) разрушение принципа единых условий хозяйствования и 9) разбалансирования государственных финансов (вследствие этого – рост размера государства, т. е. налогов для покрытия затрат и для реализации новых «гениальных» и таких же неотложных, как предыдущие, уже проваленные, проектов).

 

Отличия государства-коммерсанта от человека-инвестора, предпринимателя, потребителя

 

К сожалению, как на теоретическом, так и на практическом уровне в переходных экономиках очень мало внимания уделялось дискуссии о коммерческой функции государства в целом и об инвестировании в частности. Государство-коммерсант (распределители чужих благ) по целому ряду критериев и поведенческих парадигм отличается от человека, который распоряжается своими ресурсами. Во-первых, у распределителей чужого иные стимулы сбережения и максимизации ценности на каждую вложенную денежную единицу. Согласно М. Фридману, тратить чужие деньги на чужих (именно в эту категорию попадает большинство госинвестиционных проектов) означает слабо выраженный мотив сбережения и такой же мотив получения ценности. Если же данные деньги переходят в категорию «чужие деньги на себя», то мотив сбережения остается таким же слабо выраженным, а мотив максимизации ценности для себя лично резко возрастает. Он входит в клинч с необходимостью представлять интересы всего народа, особенно в стране, где отсутствуют жесткие нормы прозрачности, где никое качество госуправления, жестко ограничены политическая конкуренция и свобода СМИ.

Во-вторых, у них нет никакой личной имущественной ответственности за ошибки и убытки при выборе и реализации государственных инвестиционных проектов. Инвестиционные провалы государства покрываются за счет будущих налоговых поступлений. Максимум наказания чиновнику – это тюремный срок, который случается в редких случаях выявленного мошенничества. «Искренние» же ошибки, т. е. провал инвестиционного проекта, прощаются полностью или же приводят к выговорам, публичной взбучке или перемещению в системе системы госуправления.

В-третьих, имеет место конфликт интересов, когда в руках распределителей чужого, находятся и инструменты принуждения и насилия, и коммерческие операции, резко увеличивает соблазн использовать первые для реализации вторых. Ситуация, в которой одни и тот же госорган выполняет нормотворческую, контрольную и коммерческую функцию (управляет госимуществом и активами) конфликт интересов неизбежен.

В-четвертых, имеет место полное вытеснение частных инвестиций с тех сегментов рынка, где государство работает особенно рьяно. В этой ситуации невозможно сравнить результаты коммерческой деятельности частных и государственных компаний. Зачастую госинвестиционные проекты не имеют четких количественных целевых индикаторов, что позволяет продолжать их бесконечно долго или тихо закрывать, сославшись на форс мажорные, преимущественно внешние обстоятельства. Если частная компания имеет четкий бизнес план, целевые показатели по окупаемости, прибыльности, доле на рынке и т.д. – за их выполнение они отчитываются перед акционерами или собственниками – то в госинвестиционном проекте система вознаграждения совершенно иная: зарплаты, премиальные, командировочные, откатные, возможность нанять на работу своих людей и т.п.

В-пятых, в госинвестиционных проектах не учитываются издержки упущенной выгоды, т. е. объем той выгоды (прибыли, новых рабочих мест, расширения качества и ассортимента товара, новые технологии и т.д.), которые могли бы иметь место, если бы государство изначально не забирало у человека его деньги и ресурсы. Подсчитать абсолютную цифру невозможно, что затрудняет использование данного аргумента в споре, в котором mainstream настаивает на предоставлении именно количественного баланса выгод и затрат.

В-шестых, при госинвестиционных программах постоянно существует риск политизации коммерческой деятельности, использования ее для избирательных целей. В конфликте между коммерческими (максимизация прибыли) и политическими целями госинвестиционного проекта преобладают политические, т. к. руководителей данных инвестиционных программ или структур, которые их реализуют, назначают и утверждают все те же политики.

В-седьмых, в госинвестпроектах гораздо сложнее нейтрализовать фактор менеджера. Управление проектом, как и все то, что связано с бюрократией, склонно разрастаться. В случае с частным проектом акционеры требуют прибыли по принятому им плану. Государство же часто не только не требует прибыли, но само затягивает процесс. Менеджеры в госпроектах склонны сокращать размер выплачиваемых дивидендов, увеличивая при этом операционные издержки. Поскольку они не участвуют в разделе прибыли, то зачем им ее максимизировать для проекта? Они склонны увеличивать затраты, на которых можно получить откаты или затем обсудить необходимость увеличения бюджета проекта. У менеджеров и акционеров разные оценки риска. Менеджеры, особенно в рамках госинвестиционного проекта склонны рисковать без оглядки на издержки и риски для всего проекта. В частных проектах управление рисками происходит более профессионально, т. к. есть четкая материальная ответственность.

 

Презумпция инвестиционной невиновности – за частником, бремя доказательства необходимости госинвестпроекта – за распорядителями чужим

 

Существует фундаментальная разница между государственными и частными инвестициями. Именно на государстве лежит бремя доказательства «виновности» людей в неспособности выполнениями ими экономических функций во имя их же добра. Распорядители чужим должны представить веские, «убийственные» аргументы, которые бы убедили людей предоставить им право реализовывать те или иные инвестиционные проекты. Первая группа аргументов – моральные. На каком основании необходимо забирать ресурсы у одних (налогоплательщики), чтобы давать их другим? Почему планы государства (распорядителей чужого) являются важнее, чем проекты конкретных людей, которые распоряжаются своими ресурсами? Распорядители чужим должны убедить частников, что их представления о будущем необходимо скорректировать, что предельная полезность их ресурсов в чужих инвестпроектах будет выше. В реальной жизни никакого убеждения нет. Распорядители чужого принуждают людей к реализации предлагаемых ими проектов, зачастую не предоставляя никакой альтернативы (образование, здравоохранение, пенсионное обеспечение, инфраструктурные сектора). Поэтому все инвестиционные проекты государства по определению являются аморальными (как мы уже говорили, расходы на выполнение государством своих фундаментальных функций инвестициями не являются).

            Вторая группа аргументов – экономические. Распорядители чужим должны доказать, почему их бизнес план явно лучше, выгоднее, эффективнее, чем частные проекты. Государство должно предоставить некие особые технологии, преимущества в менеджменте, особый человеческий капитал, участвующий в проекте, особенности продвижения товаров или услуг, факторы в пользу большей конкурентоспособности производимых в рамках госинвестпроекта товаров и услуг. Данные факты должны быть подкреплены четкими количественными параметрами, которые можно легко регулярно мониторить: рентабельность, прибыль на акцию, капитализация компании, объем уплачиваемых налогов, доля на рынке производимых товаров и услуг, занятость, время окупаемости проекта и т.п. Важным элементом госинвестпрограммы должен быть план выхода из нее, план завершения в случае, если на определенном этапе реализации будет очевиден ее провал или если непреднамеренные издержки станут сводить на нет потенциально получаемые выгоды. Необходимо предусмотреть механизм мониторинга госинвестпроекта на предмет появления и динамики непреднамеренных последствий. В зависимости от содержания проекта они могут быть самыми разными (психологическими, моральными, экономическими, финансовыми, экологическими и т.д.).

            Третья группа аргументов – социальные. Распорядители чужим должны представить четкие аргументы, доказывающие 1) создание большего количества рабочих мест, чем в ситуации отсутствия данной программы, причем не рутинных, для ручного механического труда, а высокотехнологичных, прогрессивных, максимально устойчивых перед шоками спроса и бизнес цикла; 2) позитивное влияние на увеличение продолжительности жизни, ее качество, здоровье людей, 3) влияние на уровень образования, 4) влияние на формирование позитивной структуры мотивации и традиций трудолюбия, уважения к достижению, здоровой конкуренции, ответственности, подотчетности.

            Четвертая группа аргументов – экологические. Распорядители чужим должны представить экологические аргументы в пользу своего проекта, механизмы и формы компенсации возможной компенсации для собственников ресурсов, в том числе земли и недвижимости. В случае высоких экологических рисков необходимо предоставить гарантии неувеличения расходов госбюджета, т. е. расширения перераспределительных практик.

 

Железобетонные аргументы против госинвестиций

 

Экономическая история полна примеров скандальных провалов государственных инвестиционных проектов. Все они были задуманы благочестивыми распорядителями чужим во имя вполне благородных целей. Некритическое принятие концепции «общественное благо» позволило существенно расширить сферы реализации госинвестпроектов. Даже провал множества разных национальных попыток довести инвестпроекты до 100-процентной концентрации (фашизм, коммунизм) не катализировал теоретическую дискуссию о государственных инвестициях.

Правительства переходных стран в подавляющем большинстве не знали о провалах госинвестпроектов в развитых странах Запада. Они знали, что они там существуют. Сам этот факт был достаточным для того, чтобы распорядители чужим скопировали аналогичные западным инвестпрограммы. Помимо стандартных целей (устойчивое развитие, поддержка национальных приоритетов и т.п.) деньги начали идти во имя «инновационного развития», «подготовки человеческого капитала», «противодействия глобальной конкуренции» и т.д. Мы видим, как каждое очередное поколение распорядителей чужим креативно подходит как к выработке новых целевых установок под новые госинвестпрограммы, так и к представлению причин провала или неэффективной реализации предыдущих госинвестпрограмм. Важная тактика выигрыша спора является использование тактики замалчивания результатов громких инвестпрограмм и экскоммуникация их противников.

            Мы представляем несколько примеров госинвеспрограмм, которые подтверждают вышеуказанные выводы. Если в Великобритании и США, где существует открытая политическая конкуренция, свобода СМИ, развитых частный рынок, распределителям чужого удается безнаказанно выманить от налогоплательщиков миллиарды долларов, то в институционально гораздо более слабых переходных странах (Россия, Беларусь, Украина) госинвестпрограммы неизбежно приводят к коррупции, воровству, мошенничеству, разрушению частного рынка и рабочих мест, деморализации страны, падению доверия к государству и бизнесу и т.д.) Институты демократии, верховенства закона, независимые СМИ и судебная власть сокращают риски провала госинвестпрограммы и рост их количества, но не исключают их. Даже на Западе дискуссия о теории госинвестиций практически не идет. Поэтому для Беларуси особенно важно представить case studies разных инвестпрограмм, чтобы сформировать отношение к ним и привести в соответствие бюджетную политику, в частности ее расходную часть. Ликвидация госинвестпрограмм, как в финансовом секторе, так и в реальной экономике, увеличит 1) конкурентоспособность белорусской экономики, 2) эффективность частных инвестиций, 3) количество рабочих мест, а также ускорит темпы ее модернизации и адаптации к современной глобальной экономике.

 

Великобритания: у них были благие намерения

 

Д. Миддлтон в книге «У их были хорошие намерения. Повалы государственных проектов» описывает шесть крупномасштабных государственных квазикоммерческих проектов, которые реализовались в течение последних 85 лет. Аргументы в пользу их реализации типичны: создание новых рабочих мест, социальные выгоды от инвестиций в науку и исследования, сокращение стоимости импорта и зависимости от него. «Политики и бюрократы забывают, что уничтожаются рабочие места, т. к. необходимо аккумулировать финансовые ресурсы для реализации госпроекта, что расходы на научные исследования в одном секторе может означать сокращения ресурсов, доступных для другого или что сокращение импорта одного товара может привести к росту реального обменного курса и затруднит экспорт для экспортеров».

            Причинами провалов проектов, которые были реализованы британскими властями, являются плохое управление, отсутствие четкой ответственности за реализацию проекта и за его результаты, а также отсутствие прозрачности и отчетности.

            Д. Миддлтон пишет, что государственные чиновники – это не do-gooders, а meant-wellers. Многие из тех, кто стоял у истоков данных проектов, действительно, имели добрые, благие намерения. Издержки факторов производства не определяют ценность производимых продуктов. Жемчуг дорого стоит не потому, что люди ныряют на большие глубины, чтобы их достать. Люди, рискуя жизнью, ныряют за жемчугом, потому что он дорого стоит.

            Шесть проектов, которые описывает Д. Миддлтон, это 1) создание воздушного судна R.101 (1922 – 1930), 2) программа по выращиванию арахисовых орехов (1946 – 1954), 3) ядерная энергетика (1955 – 1978), 4) самолет «Конкорд» (1956 – 1976 – 2003), 5) тоннель под проливом Ла-Манш (1964 – 1975, 1985 – 1994 – 2007), 6) Купол тысячелетия (millennium dome) (1994 – 2000). Все эти проекты были квазикоммерческими, т. е. они ставили перед собой цель сокращения издержек или предоставление услуг, выручка по которым превышала издержки. В истории Британии есть много провальных проектов, но они не были квазикоммерческими. Например, на строительство Британской национальной библиотеки было затрачено в три раза больше денег, чем предусматривал бюджет. Строительство вышло за рамки плана на много лет. Еще один пример – строительство здания шотландского парламента. Проект обошелся в 500млн. фунтов, в 10 раз больше, чем предусматривал первоначальный план. Проект был закончен с опозданием в три года. Защитные сооружения на Темзе обошлись в 1,1млрд. фунтов и были введены в строй на 3,5 года позже. Многочисленные военные проекты, создание информационных баз, компьютерных программ для национальной системы здравоохранения также являются примерами громких провалов.

            Проект R.101 был проектом создания воздушного судна для организации транспортного сообщения между основными городами Британской империи. Проект по арахисовым орехам был проектом по сокращению расходов британцев на продовольствие. Для этого было принято решение поднятия африканской целины. Остальные проекты были мотивированы то ли амбициями доказать технологическое преимущество, обеспечить энергобезопасность или даже восстановить исторические традиции (большая выставка в Гайд Парке в 1851 г. или фестиваль Британии на Южном берегу в 1951).

            Между проектами есть много общего. Проект R.101, Конкорд и ядерная энергетика были проектами поддержки новейших научных достижений, инновационного развития. Новейшие технологии являются одновременно технологиями невежества. Стоимость таких проектов чрезвычайно сложность заранее просчитать. Другие три проекта – ядерная энергетика, Конкорд и тоннель под Ла-Маншем стали объектом критики с точки зрения экологических стандартов. Конкорд и тоннель под Ла-Маншем были реализованы Британией и Францией. Оба проекта на определенном этапе развития были прекращены Британией, но, в конечном итоге, доведены до конца.

            Коммерческие проекты рассчитаны на получение прибыли, на то, чтобы избежать провала. Государственные проекты являются квазикоммерческими. Многие из них не рассчитаны на получение прибыли. Франция хотела закончить Конкорд вне зависимости от издержек. Миллениум Доум для британского правительства тоже был проектом, в котором никто не думал о прибыли. Конечно, критиковать данные проекты сегодня, легко. Есть вся информация, финансовые данные. Однако, по мнению Д. Миддлтона, многие факты были известны еще на этапе составления данных госпроектов. Просто у политиков и чиновников не хватало воли или желания отказаться от очевидно провального проекта по причине высоких издержек именно для себя лично или для их политических партий.

            Перед описанием шести проектов Д. Миддлтон приводит все денежные единицы, в которых оценивались проекты в разные времена к единому знаменателю. Он пишет о чрезвычайном удешевлении британского фунта после того, как он был снят с золотого стандарта. Фунт особенно быстро дешевел в период с 1965 по 1980 годы, когда были реализованы проекты по ядерной энергетике, Конкорду и тоннелю под Ла-Маншем. В период с 1945 по 1965гг. покупательная способность британского фунта сократилась на половину. Затем он еще раз подешевел вдвое в период с 1965 по 1975гг. В 2007г. при текущих темпах удешевления фунта он потеряет половину стоимости за 20 лет. Это значит, что британская валюта потеряет до 90% своей покупательной способности за жизненный цикл человека, 80 лет.

            Три из рассматриваемых шести проектов были очень большими. Их реализация заняла более 10 лет (ядерная энергетика, Конкорд, и тоннель под Ла-Маншем (второй). Каждый из проектов в фунтах 2007г. стоил, по меньшей мере, 10млрд. фунтов. Проект по арахисовым орехам и Миллениум Доум являются средними проектами. Реализация каждого из них занимала несколько лет. Объем финансирования – около 1млрд. фунтов 2007г. Проект R101 стоил «только» 100млн. фунтов и продолжался шесть лет. В реализации всех проектов участвовало, как минимум, два министерства, а также министерство финансов и часто министерство иностранных дел.

            Д. Миддлтон рассматривает только британские проекты, но утверждает, что в других станах не меньше показательных провалов государственного инвестирования. Например, Опера с австралийском Сиднее строилась на 10 лет дольше плана. На нее было затрачено более 500млн. фунтов сверх бюджета (фунты 2007г.). Тоннель Хонсю – Хоккайдо также строился на 10 лет дольше и израсходовал на 2млрд. больше. Быстрая транзитная система транзита в заливе Сан-Франциско (San Francisco Bay Area Rapid Transit system) обошлась бюджету на 2,75млрд. больше запланированного.

            Под провалом проектов Д. Миддлтон понимает 1) не создание конечного продукта (R.101, программа по выращиванию арахисового ореха), 2) гораздо меньший спрос, чем предполагалось (Конкорд, тоннель, Миллениум Доум), 3) превышение сроков исполнения (R.101, ядерная энергетика, Конкорд, Тоннель), 4) чистая стоимость для правительства гораздо выше, предусматривалось всеми шестью проектами.

            До XX века подобного рода огромных провалов не было. До 1900г. налоги составляли менее 10% национального дохода. Большая часть ресурсов шла на финансирование процентов по прошлым военным займам. Правительства того времени старались избегать квазикоммерческих проектов. Например, частные, а не государственные компании строили железные дороги в викторианскую эпоху. Даже Большая выставка 1851 года была профинансирована частными компаниями. Правительство отказалось участвовать в финансировании таких «фривольностей».

            Далеко не каждый проект частных компании успешен. Например, Ford Edsel потерял около 1,2млрд. фунтов, General Dynamics – 1,8млрд. фунтов на провальные самолеты Convair880 и 990. Long Term Capital Investment, в руководстве которым были два нобелевских лауреата по экономике, потерял 3,3млрд. фунтов менее чем за год. В Британии строительство нового стадиона Уэмбли также стало финансовой катастрофой. Как бы то ни было, частные компании в долгосрочной перспективе налаживают механизмы контроля за действиями менеджеров и четкого определения интересов акционеров. В госинвестпроектах избиратели и налогоплательщики не имеют такой возможности принудить власти отчитаться за реализацию проектов. Более того, разные группы давления весьма заинтересованы в предвыборные компании продвигать идею продолжения разных квазикоммерческих госпроектов. Популизм, особенно в среде ограниченной политической конкуренции и свободы СМИ, блокирует слабые попытки консолидации избирателей против госинвестпроектов.

            Есть еще один важный аргумент против госинвестпроектов. В случае, если государство монополизирует определенный сегмент рынка, на нем, согласно австрийской теории, нет возможности произвести экономический расчет. Без рынка распорядители чужим не в состоянии определить ценность для потенциальных потребителей и акционеров, т. е. всех граждан.

            В Британии вплоть до нала 1980-ых активно использовалась национализация, как способ обеспечения эффективной работы целых отраслей экономики. Результаты национализации были такими же плачевными, как и результаты всех шести проектов. Аргументы в пользу национализации, несмотря на очевидный провал этой идеи, к сожалению, очень часто используются в Беларуси. Это «необходимо контролировать командные высоты экономикой для эффективного планирования развития всей страны». Экономическая история Британии, Франции, Японии и даже США убедительно доказывает, что «командные высоты» быстро превращаются в бюджетные пылесосы, разрушающие конкуренцию и мораль. Второй аргумент «национализация предотвращает затратную, вредную конкуренцию нацеленных на получение прибыли частных компаний» в Беларуси пока не используется. У нас не было частного рынка, который затем взяло в свои мощные объятия государства. Тем не менее, этот аргумент продолжает звучать в пользу сохранения целого ряда госмонополий. Если бизнес работает в ситуации, когда он не может обанкротиться, потому что он слишком важен для государства, страны, национальных интересов, его менеджеры не имеют стимулов сберегать ресурсы. Они реализуют проект с максимальной выгодой для себя. Отсутствие конкуренции не позволяет потребителям оценить качество поставляемых товаров и услуг.

            Еще один аргумент в пользу госинвестпроектов звучит так: «Только государство в состоянии аккумулировать большие ресурсы для развития капиталоемких производств». На самом деле, государство забирает деньги у налогоплательщиков, а не получает их из воздуха. Если предприниматель не может убедить банки и других кредиторов реализовать проект, значит, на него просто нет пока спроса. Опасность «благородной» инициативы распорядителей чужим заключается в том, что они не рискуют своими деньгами и своей репутацией.

            Очередной аргумент – «многие государственные предприятия – технические монополии. Если они попадут в частные руки, резко увеличится риск злоупотреблений». Данный аргумент тоже несостоятелен. Правительство национализировало эти и другие сектора, чтобы ликвидировать конкуренцию. Изначально они ведь были частными. После приватизации ЖКХ и угольных шахт частный бизнес доказал, что он работает эффективнее и поставляет товары и услуги лучшего качества по рыночным ценам. Злоупотребления в условиях конкуренции маловероятны.

            Еще один аргумент «многие сектора и предприятия необходимо сохранять за государством по социальным причинам». Непонятно, почему для социальной поддержки конкретных людей необходимо национализировать целые предприятия или сектора. Если правительство хочет помочь человеку в беде, пусть помогает деньгами ему конкретно, а организовывать проекты с большими экономическими, институциональными и моральными затратами.

            Д. Миддлтон подсчитал потери от всех национализированных секторов экономики. И вот что у него получилось: «Потери в фунтах 2007г. в период 1948 – 1970 были следующими: уголь – 6,5млрд. фунтов, электроэнергетика – 2,2млрд. фунтов, газ – 2,5млрд. фунтов, железная дорога – 28млрд. фунтов, другие проекты – 3,3млрд. фунтов. Прибыли почты, включая телефоны, составила 2,5млрд. фунтов. Общие потери с учетом процентов во всех рационализованных отраслях составили более 40 млрд. фунтов. Это значит, что ежегодно потери составляли более 1,6млрд. фунтов».

 

Проект создания воздушного судна R.101 1922 - 1930

 

В 1922 году большинство экспертов и людей были уверены, что аэропланы не пригодны для полетов, для перевозки пассажиров на большие расстояния. Перспективным проектом считались воздушные судна по типу того, что построил граф Цеппелин. Главным лоббистов проекта был консерватор Дэнис Бэрни (Dennis Burney). В 1922 году он предложил проект, согласно которому компания Vickers должна построить шесть коммерческих воздушных судов. Бюджетная субсидия должна была составлять 400 тыс. фунтов в год в течение сети лет. Данные суда должны были перевозить грузы в Карачи, Рангун, Сингапур и другие азиатские города. В парламенте был создан специальный комитет, который одобрил план и рекомендовал субсидии в размере 250 тыс. фунтов в год. Пришедшее на смену консерваторам правительство лейбористов продолжило реализацию проекта. В 1923г. было решено создать два судна. Затраты составляли (в фунтах 2007) 60млн.

Первый полет должен был быть в январе 1927г. Одни дирижабль должна была создавать частная компания Vickers, другой – министерство авиации. Между ними началась серьезная ривализация. Во время работы возникало много технических, дизайнерских и логистических проблем. Испытания шли, но проект все не заканчивался. Инспектора по безопасности не давали добро на полеты. Эксперты, участвовавшие в проекте высказывали мнения, что данный проект мотивирован исключительно политическими соображениями. В конце концов, пробный полет R.101 из Лондона в Индию начался 4 октября 1930 года в плохих метеоусловиях. Начались технические проблемы и судно разбилось ночью следующего дня. Как потом установили эксперты, искра из поврежденной электропроводки воспламенила смесь водорода и воздуха. Из 54 пассажиров на борту только шесть выжило. Судно R.100 налетало более 276 часов, 11134 морских миль, R.101 – 111 часов и 3665 миль. Вот как оценил этот проект и трагедию виконт Темпвуд: «Урок, который я вынес из этой трагедии, заключается в том, что мы столкнулись с большими трудностями в реализации высоко научной программы… под огнем парламентской критики. Было бы лучше оставить реализацию данного проекта, который содержал такие большие риски, частным предприятиям. Если бы был реализован оригинальный план создания шести судов, то после потери первого вся программа не была бы закрыта».

            Первоначальный план на трехлетний проект предусматривал расходы в размере 60млн. фунтов. Конечные расходы на проект, который затянулся на 6,5 лет, составили 100млн. фунтов. Почти половина была израсходована на само судно, остальные деньги – на создание инфраструктуры полетов.

            Белорусскому, российскому или польскому правительству, равно как и британскому или американскому опасно ввязываться в подобного рода инновационные проекты. Нам надо бояться распорядителей чужим, кто самоотверженно выступает за инновационное развитие, за стимулирование государственной науки, за реализацию за бюджетные деньги неких высокотехнологических проектов. На самом деле, они не имеют представления о том, что предлагают. Современные высокие технологии – это высокая степень невежества в равной степени для политика и для ученого. Нет ни теоретических, ни исторических, никаких других оснований считать, что распорядители чужим делают правильный, выгодный стране, стратегически перспективный выбор. Реализация научных проектов – это, по сути дела, игра в рулетку. В ней чиновники и политики чаще всего выступают в роли крупье, а обыкновенные люди - в роли лохов. Такими были британцы в свете проекта R.101. Такими являются белорусы в свете программы инновационного развития, которая утвердила сотни высокотехнологичных приоритетов. По сути дела, они являются малыми клонами R.101. Британские налогоплательщики дорого заплатили за провальный эксперимент, а мы бесплатно не можем выучить этот урок.

 

Программа по выращиванию арахисовых орехов 1946 – 1954

 

После Второй мировой войны британская империя достигла своих максимальных размеров. В ее составе была территория Танганьика (6млн. африканцев и 16 тыс. европейцев). Она была в семь раз больше Англии. Поскольку было мало воды, люди жили на одной шестой части территории. Правительство лейбористов расширяло структуры управления колониями. Министерство по колониям увеличило штат с 450 человек в 1939г. до 1661 человек в 1954. Чиновникам надо было как-то оправдывать свои зарплаты и премиальные. В 1946г. во время визита Франка Самуэля, одного из руководителей компании United Africa Company, дочки Unilever в Африку он пообщался с директором Agricultural Production Р. Миллером (R. Miller), который предложил программу по выращиванию арахиса. Эту культуру выращивали в Восточной Африке с ноября, когда начинаются дожди, по февраль. Unilever интересовался дешевым сырьем для производства маргарина. Р. Миллер предложил засеять сразу 100 тыс. акров. Он рассчитывал на механизацию процесса. В то время в Британии активно обсуждался вопрос продовольственных карточек и как накормить народ. В Таньганьику была направлена правительственная делегация.

В течение девяти недель она внимательно изучала ситуацию в стране, облетая на самолете обширную территорию. По итогам анализа был написал доклад Wakefield Report в котором предлагалось засадить арахисовыми орехами площадь 3,2млн. акров, взяв ее в аренду на 25 лет. У распорядителей чужим не было сомнений, что проект можно сделать. Если его начать в 1947 году, то через пять лет можно было бы выйти на производство 600 тыс. тонн арахисовых орехов. Чиновников не испугали не муха цеце, ни жара, ни полное отсутствие инфраструктуры. Общие расходы в 600млн. фунтов (образца 2007) должны были быть потрачены за 6 лет. При рыночной цене за тонну 32 фунта арахисовые орехи должны были стоить 14,3фунтов.

            В докладе правительства есть один интересный факт. Авторы предлагают провести глубокие научные исследования местности, возможности почвы и т.д., но данные рекомендации касаются не периода подготовки проекта, а составляют его первую часть. Получается, что сначала было принято решение о реализации проекта, а полная информация об условиях его реализации должна быть получена только 2 года после его запуска. Политики называли данную инвестицию «великим африканским проектом», проектом по модернизации производства на африканском континенте Они хотели провести разграничение между старой и новой колониальной политикой. Проект по арахисовым орехам должен был доказать, что Запад на этом этапе несет цивилизацию и развитие. Надо было апробировать на практике положения экономики развития, которая стала весьма популярной после Второй мировой войны. Проект был не чем иным, как началом инженерной и технической революции. Министерство по колониям горячо его продвигало, не зная, что оно делает. Ему в поддержку подключилось министерство продовольствия. В то время этими структурами управляли убежденные марксисты. Они отказались от идеи запустить сначала пилотный проект, чтобы посмотреть, реально ли реализовать намеченное.

            Прожект британских социалистов начал буксовать с самого начала. Очень трудно было организовать очистку территории при помощи бульдозеров. Дефицит воды не давал нормально работать. Как оказалось, информация о водных ресурсах была взята из обывательских разговоров, а не метеорологических наблюдений. Появились большие проблемы с техникой. По мнению одного из специалистов, без профессионально подготовленной к работе в промышленности рабочей силы – а такой в Африке просто не было – машины и оборудование легко превращаются из активов в обузу, в затраты. Авторы проекта не предполагали, что возникнут серьезные проблемы в порту Дар эс Салам и на железной дороге, которая не справлялась с перевозкой машин для очистки площадей под посевы. Все оборудование сгружалось прямо в порту, поскольку доставлять его в районы работ было нечем. Большинство тракторов были в нерабочем состоянии, если их удавалось доставить к месту работ. Вторая проблема – обучение местной рабочей силы. Примитивные представления о работе оборудования не позволяли в полной мере использовать имеющуюся технику. В то время в Африке была распространена поговорка «дайте нам работу, и мы покончим с оборудованием». Нанятые в проект европейцы тоже не могли полноценно участвовать в проекте. Жилищные условия были ужасающими. «К концу 1947 года должно было бы очевидным, что в докладе Уэйкфилда по выращиванию арахисовых орехов были серьезные ошибки. В нем существенно недооценивались издержки, потому что необходимо было строить железную дорогу, взлетные полосы, больницы, обеспечивать поставку воды и организовывать медицинское обслуживание. В докладе были грубые просчеты в оценке транспортных проблем и организации доставки машин и оборудования, а также обеспечения ремонта данной техники. В докладе было еще одно неверное утверждение относительно того, что очистка территории может продолжаться целый год».

            Однако в официальном докладе чиновников обо всех этих проблемах не было ни слова. В начале 1948 года проектом занялась Overseas Food Corporation. Она не имела опыта с/х производства в тропиках. Проблемы были с принятием решений. Вместо того чтобы решать вопросы на месте, Лондон настаивал на том, чтобы за ним было последнее слово. К сентябрю 1948г. было предложено внести изменения в план и растянуть его реализацию до 10 лет, увеличив финансирования. Однако министерство финансов не поддержало данные предложения. После выборов 1950 года новый министр продовольствия отметил, что реализация первоначального плана нереальна. К 1954 году британцы передали весь проект для Tanganyika Agricultural Corporation. Правительство заинвестировало около 1,2млрд. фунтов. Чистые потери составили 1,15млрд. фунтов. Полное фиаско!

            Британские сторонники теории экономики развития не учли, что в Африке невозможно быстро заменить ручной труд механическим. Экономика масштаба не сработала – подвела инфраструктура. Вместо организации пилотного проекта распорядители чужим решили сразу приступить к широкомасштабной трате денег. При этом они даже не удосужились собрать точную информацию о климатических особенностях местности.

            В Беларуси есть свои «арахисовые орехи». То мы поддерживаем лен, то сахарную свеклу, то заставляет выращивать хмель, то кукурузу. В июле 2007 г. А. Лукашенко, очевидно, не осведомленный о провале британского проекта с арахисовыми орехами заявил: «Мы все можем у себя вырастить, у нас есть возможность выращивать все культуры, которые производятся в мире, в этом я убедился на примере Султаната Оман, где все производится в теплицах.. Кто сказал, что апельсины или лимоны, к примеру, нерентабельно производить в теплицах в Беларуси, никто не попробовал».

            Пора признать, что основные положения экономики развития фальшивы и опасны. Они провалили Африку и Латинскую Америку. Нет оснований считать, что они каким-то чудесным способом заработают в Беларуси и любой другой постсоциалистической стране. Чем больше правительство Беларуси будет инвестировать в с/х проекты, тем дальше мы будет от того, чтобы выучить британские уроки выращивания арахисовых орехов в Африке.

 

Ядерная энергетика 1958 – 78 - ?

 

После Второй мировой войны британское государство владело и управляло электроэнергетикой, угольной промышленностью, газовым сектором и сильно регулировало нефтяной сектор. Политики и чиновники высказывали озабоченность по поводу возможных проблем с обеспечением регулярных поставок энергии в будущем. Когда У. Черчилль вернулся во власть в 1951г. он с удивлением обнаружил, что правительство лейбористов секретно потратило 2,5млрд. фунтов на военные ядерные программы. В тот момент было принято решение использовать имеющиеся наработки для использование ядерной энергии в мирных целях.

В 1954г. было создано Atomic Energy Authority. На этот орган была возложена ответственность за ядерные проекты в военной и гражданской сферах. В 1955г. было принято решение о строительстве 12 атомных электростанций Magnox на сумму 5,5млрд. фунтов. По оценкам экспертов стоимость электроэнергии из данных источников должна была быть такой же, как от новых угольных станций, но в пояснительной записке указывалось на высокую степень неопределенности. Среди факторов неопределенности были стоимость привлечения капитала, стоимость топлива, операционные издержки, продолжительность работы реактора, стоимость нейтрализации станции после ее отключения и захоронения отработанных материалов. В течение первых двух лет реализации гражданского ядерного проекта его размер утроился. К 1965 году должны были быть построены реакторы Magnox на 20 станциях. На это было выделено 17млрд. фунтов. Правительство боялось, что из-за международных конфликтов у Британии могут возникнуть проблемы с обеспечение энергией. Энергетические страхи были мощным катализатором для щедрого бюджетирования. Плюс соображения национального престижа. Сторонники ядерной электроэнергии также «рисовали» существенное снижение издержек, до 30% к 1970г.

            Как это часто бывает, прогнозы распорядителей чужим с треском провалились. Вместо дефицита традиционных видов топлива случилось перепроизводство. Цены резко упали, а издержки на создание атомных электростанций резко выросли. Британия инвестировала слишком много, слишком быстро и под влиянием ничем не подтвержденных страхов. В октябре 1957г. на первой атомной станции в Windscale (Cumbria) случилась авария и выбор радиоактивных веществ. Конечно, размер аварии был меньше, чем в Чернобыле, но перед авторами проекта остро встал вопрос безопасности. В конце концов, первая ядерная программа завершилась созданием 8 станций Mаgnox общей мощностью 3800MW. Из-за коррозии и вибрации, ошибок при строительстве мощность всех станций сократилась. «Ядерные электростанции производили электроэнергию в два раза дороже, чем угольные».

            Вторая ядерная программа предусматривала использование другого реактора, который работал на обогащенном уране. По оценкам британских специалистов он (CEGB/AEA) был производительней американского реактора на воде (BWR). При этом американцы на том этапе решили не продолжать развитие реакторов типа Magnox, считая их бесперспективными. Британские распорядители чужим, как и в первой программе, явно недооценили издержки, занизили сроки ввода реакторов в строй и не смогли нейтрализовать операционные проблемы. В 1975 году было сделано заключение, что американские реакторы на легкой воде на 25% более экономичны, чем британские. П. Хендерсон (P. Henderson), подсчитал, что дополнительные издержки он неправильного выбора типа реактора составили 12,5млрд. фунтов (в валюте 2007). Программа реализовывалась так, что последние реакторы AGR были полностью введены в строй только в начале 1990-х, около 15 лет позже плана. Примером вопиющей бесхозяйственности стала атомная электростанция в Dungeness B. Ее планировали запустить в 1970г. Мощность – 1200MW. Однако консорциум Atomic Power Construction, который выиграл тендер на строительство, обанкротился. В проекте возникли серьезные технические проблемы. Накалились отношения с трудовым коллективом. В конечном итоге, проект закончили 22 года позже запланированного. Британская ядерная энергетика оказалась гораздо дороже как ядерной энергии, которая была произведена на реакторах другого типа, так и на угольных и газовых станциях.

            Споры относительно третьей программы развития ядерной энергетики не прекращались, особенно в свете нефтяного кризиса 1970-х. Опять вместо более эффективных зарубежных решений было принято решение в пользу реактора на тяжелой воде Heavy Water Reactor (SG-HWR). Опять же решение принимали политики, которые явно не были специалистами в данном вопросе. В 1976 году комитет по науке Британии написал: «Мы наблюдает низкое качество услуг экспертов. Семь лет прошло с момента заказа последней атомной станции. После активного обсуждения на уровне частных компаний и структур государства у нас нет достаточно информации для оценки ядерной программы».

            В 1989 году, когда началась приватизация атомных электростанций, они впервые подверглись глубокому анализу со стороны финансовых рынков. Компании не очень-то хотели инвестировать в развитие атомной энергетики. В конце 1980-х стали известны новые факты о реальных издержках работающих в Британии атомных станций. Вместо обещанных 2 пенсов за кв/ч они составляли 8 – 10 пенсов за кв/ч. За завесой секретности скрывалась самая настоящая бесхозяйственность. Другие источники предоставили огромный рост издержек на захоронение отработанных реакторов: вместо заявленных 4,5млрд. издержки выросли до 11,75млрд. фунтов. Остается неясным объем средств на захоронение отработанных реакторов. Все эти факторы отпугивают инвесторов. В июле 1989 года правительство сняло реакторы типа Magnox с продажи и отказалось от идеи их приватизации.

            Таким образом, Д. Миддлтон суммирует потери Британии от реализации ядерной программы. 1) разработка прототипа реактора FBR  - 7,5млрд. фунтов, 2) дополнительные затраты на реакторы AGR по сравнению с LWR – 12,5млрд., 3) непредвиденный рост затрат на захоронение реакторов Magnox – 7млрд. фунтов, 4) непредвиденные затраты на захоронение реакторов AGR – 5млрд. Общие потери составляют 32млрд. фунтов. И это без учета целого ряда дополнительных издержек, которые надо было бы включить в общий баланс. По мнению Д. Миддлтон, причиной провала проекта по атомной электроэнергии стали три взаимодействующие между собой государственные монополии, поддерживаемые интервенционистским государством. Распорядители чужим были не в состоянии оценить ни технические, ни финансовые стороны проблемы. Они совершали грубейшие ошибки, которые прикрывали секретностью и оправдывали необходимостью обеспечения безопасности.

            Данный проект в качестве ценного урока как нельзя кстати подходит Беларуси. С 2007 года у нас активизировалась дискуссия на предмет строительства атомной электростанции. Уровень экспертизы у белорусских распорядителей чужим не может быть выше того, чем был у британских политиков и чиновников во время принятия ключевых решений. Сегодня ученые рекомендуют, а политики решают. Полноценной дискуссии нет. Полноценно расчета нет. Некому выполнять функцию адвоката дьявола, т. е. скептика, который бы задавал неудобные вопросы для ученых, государственных экономистов и политиков. В такой ситуации высок риск совершения ошибки, за которую налогоплательщики страны будут платить десятилетиями. В ситуации большой неопределенности, высоких рисков «покупки» номенклатуры в пользу того или иного проекта, самым оптимальным для Беларуси было бы прекращения участия в атомном проекте. Если мы хотим узнать, есть ли в нем коммерческий смысл, можно объявить конкурс на строительство АЭС частными структурами, в том числе иностранными, на их собственные деньги. Только после этого можно будет реально узнать, и то весьма приблизительно, во сколько Беларуси может обойтись строительство атомной электростанции.

 

Конкорд 1956 – 1976 - 2003

 

В 1954 году случилась катастрофа Comet, первого реактивного самолета. США захватил первенство в реактивных двигателях первого поколения. Royal Aircraft Establishment (RAE), который воплощал национальную гордость Британии, был в сильном шоке. В 1956г. глава компании Vickers сэр Джордж Эдвардс (George Edwards), считая, что пассажиры будут всегда выбирать скорость, заявил, что Британия должна прекратить работать с дозвуковыми самолетами, а все усилия сосредоточить на сверхзвуковых моделях. В традиционном бюрократическом стиле была создана комиссия Supersonic Transport Aircraft Committee для изучения вопроса о развитии сверхзвуковых самолетов. Все авиакомпании Британии и госучреждения объединили свои усилия. Только представителя министерства финансов забыли позвать.

В 1959 году комиссия предложила начать проектную работу по двум новым сверхзвуковым самолетам: один – на сверхдальние расстояния (3500 миль), со скоростью 1200миль в час на 150 пассажиров, второй – на средние расстояния (до 1500 миль) на 100 пассажиров, скорость – 800 миль в час. Стоимость первого оценивалась в 75 – 95млн. фунтов, второго – 50 – 80млн. фунтов. Расчетное время введения в строй первого самолета – 12 лет. Однако правительство забраковало проекты. Тогда один из их горячих сторонников обратился к французам. Тогда британская авиастроительная промышленность была в три раза больше французской. Франция хотела подтянуть данный сектор, поэтому пошла на сотрудничество. Изначально это была не бизнес сделка, а международный договор. В процессе реализации проекта все время присутствовали четыре элемента: патриотизм, необходимость идти в ногу с технологическим прогрессом, безработица и важность фактора «не обидеть Францию».

            Страны решили объединить усилия и поровну поделить издержки первого этапа  - 2,4млрд. фунтов. В договоре не были прописаны условия выхода из него, ни условия прекращения. Название проекту придумал 18-летний сын руководителя британского авиационного завода в Филтоне Ф. Кларка (F. G. Clark). До 1967 года британцы писали его без буквы «e», а потом согласились на французское написание, объясняя это необходимостью подчеркнуть три вещи: England, Europe, Entente (дружеское соглашение). До подписания соглашения с Францией отдельные эксперты (например, лорд Брабазон, ветеран авиации) открыто выступали против (стоимость сверхзвукового самолета – в три раза выше Боинга 707; такой самолет не будет пользоваться достаточным спросом, слишком много шума).

            Создание «Конкорда» требовало много технических решений: фюзеляж саомлета должен был выдерживать очень высокую температуру. Необходимо было максимально облегчить судно и обеспечить комфорт пассажирам. В течение работы над самолетом вносились изменения в первоначальный проект. В результате были три версии: прототип, версия до изготовления и версия, которая пошла в производство. Они отличались как по длинне, так и по объему топлива и взлетному весу. Разработчики уделяли особое внимание безопасности, а также уровню шума. «Конкорд» соответствовал последнему показателю, но образца 1962, а не 1976 г., когда он начал летать.

            В 1963 г. президент США Кеннеди тоже захотел создать у себя сверхзвуковой пассажирский самолет. Его правительство заявило о том, что будет финансировать до 90% стоимости проекта, который должен был делать «Боинг». В 1969 году под давлением критиков и затрат проект свернули. Американские налогоплательщики затратили на него 4млрд. фунтов. Да, европейцы опередили американцев, но цена престижа была чрезвычайно высокой. Изначально планировалось, что первый прототип поднимется в воздух к концу 1966г. – получилось в марте 1969г. Сертификат годности к полетам самолет получил только в 1975г.

            Между французами и британцами постоянно возникало много проблем. Премьер-министр Британии Гарольд Макмиллан (Harold Macmillan) так писал о разнице между ними: «Разница в темпераменте и интеллекте. Она лежит в разнице двух стояния мозга и методов организации. Континентальная традиция любит рассуждать a priori, сверху вниз, от общего принципа к практическому применению. Это традиция святого Т. Аквинского…. В англосаксонской традиции спор идет a posteriori, снизу вверх, от практического опыта. Это традиция, берущая начало у Бэкона и Ньютона..»

            Стороны договора использовали разные единицы измерения и разный язык. Французы были более иерархичны, а для британцев инструкции сверху были лишь основой для дискуссий. Согласование решений двумя правительствами и четырьмя компаниями занимало много времени. Британский пилот-испытатель жаловался, что для того чтобы пролететь 600 миль, надо было проходить всевозможные согласования два дня. В результате у проекта не было одного начальника. Concorde Directing Committee принимал решения по финансам, а Concorde Management Board – по техническим вопросам. В каждом из этих органов были два сопредседателя, от Франции и Британии. Они менялись каждые два года. Все решения принимались консенсусом.

            Изначальный бюджет на научно-исследовательские работы предполагался в объеме 2,4млрд. фунтов. Планировалось также, что эксплуатация 150 - 200 самолетов позволит окупить проект. В конце 1964г. британцы хотели выйти из проекта, но французы пригрозили подать на них в суд. Потери от проигрыша в суде могли бы быть на уровне 3млрд. фунтов. Для политиков такие издержки выхода показались слишком высокими, и они решили остаться в проекте. Реальные издержки от реализации проекта оказались еще выше. К 1973г. они повысились с 2,4млрд. до 7,8млрд. фунтов. О финансовой дисциплине можно было забыть. В марте 1974г. министр транспорта Британии обнародовал затраты на Конкорд, которые до этого момента были секретными. Издержки научных разработок и исследований составили 8млрд. фунтов. Дополнительно были производственные затраты в размере 1,6млрд. фунтов на 16 самолетов. Увеличение количества самолетов означало увеличение потерь. Британцам нужно было приложить немало усилий, чтобы убедить французского премьер-министра Ж. Ширака не производить 200 «Конкордов». Британцы посчитали, что для обеспечения полетов данных самолетов британские налогоплательщики должны будут ежегодно платить 200млн. фунтов.

            Распорядителями чужим грубо ошиблись в оценке спроса на сверхзвуковые самолеты. За время создания «Конкорда» «Боинг» создал свою модель 747, который мог перевозить в три раза больше британско-французского детища за гораздо меньшую цену. В конечном итоге, стоимость научно-исследовательских «Конкорда» составила 9,6млрд. фунтов, но никто не хотел покупать эти судна.

            Цены на билеты на «Конкорд» были на 20% выше цен билетов первого класса на обычный самолет. Издержки на обслуживание были в 10 раз выше. В 1972г. British Airways купили пять самолетов за 850млн. фунтов. Коммерческие полеты начались в январе 1976г. между Лондоном и Бахрейном. Французы летали между Парижем и Рио-де-Жанейро. В первые десять лет «Конкорды» сделали 15 тыс. полетов продолжительностью 50 тыс. часов. Они перевезли почти 1млн. пассажиров. После 25 лет каждый Конкорд налетал столько же, сколько четырехлетний Боинг 737.

            Таким образом, Конкорд был безусловным триумфом инженерной мысли, но громким финансовым фиаско. Британия и Франция хотели продемонстрировать единство и партнерство в рамках единой Европы. «Политический престиж любой ценой» - таков был лозунг данного проекта, который войдет в историю, как один из самых громких провалов государственных инвестиций.

            К счастью, Беларусь не замахивается на проекты типа Конкорда. Таких проектов было полно в СССР. Все они провалились – и похоронили под своими обломками советскую империю. Самолеты, корабли, станки и оборудование – сегодня мы все покупаем от частных фирм из капиталистических стран. «Жигулями» и «Волгами» можно задобрить комбайнеров на Дожинках, но здравомыслящему человеку и в голову не придет пытаться ставить эти товары на один уровень с современными автомобилями Японии, Германии, США и даже Южной Кореи. Нашим маленьким конкордом можно назвать проект по сборке иранского автомобиля «Саманд». Вместо того, чтобы по лицензионному соглашению выпускать самые современные модели белорусские распорядители чужим реализуют проект, основанный на технологиях, как минимум, 30-летней давности.

 

Тоннель под проливом Ла-Манш 1985 – 1994 – 2007

 

Первые предложения соединить Британские острова с континентальной Европой были высказаны еще во время Наполеона. Уже в 1924 году британцы серьезно рассматривали проект по тоннелю стоимостью 1,2млрд. фунтов. В 1966г. лейбористское правительство в рамках Национального плана приняло план строительства тоннеля на 2,5млрд. Его должны были строить частные компании, но кредиты были под госгарантии. В ноябре 1972г. две страны, две компании подписали договор. К этому моменту стоимость проекта оценивалась на 4,1млрд. фунтов. Строительство высокоскоростной ж/д до Лондона – это дополнительные 1,1млрд. фунтов. К маю 1974г. стоимость этого ж/д проекта повысилась до 2,8млрд. (дополнительные сооружения, дизайн, экологические требования). К январю 1975г. с обеих сторон было прорыто несколько сот метров тоннеля. В период с 1964 по 1975гг. власть в Британии менялась три раза. Проектом занимались шесть разных составов министерства транспорта.

            В 1980-х после рассмотрения четырех разных вариантов соединения Британии и Франции был выбран проект тоннеля, который представила компания CTG-FM, совместное британо-французское предприятие. В 1986г. ее проект стоимостью 5,2млрд. фунтов был одобрен. Компания получила право коммерческого использования тоннеля на 55 лет, на 49 лет от дня запланированного открытия тоннеля в 1993г. Компания получила право самостоятельно определять ценовую политику. Правительства обязались не разрешать конкуренцию в тоннеле до 2020 года.

            Проект реализовали четыре субъекта: компания Eurotunnel, ее акционеры, банки и строители. Акционеры собрали более 1млрд. фунтов. Банки выдали займов на сумму более 5млрд. фунтов. В сделке участвовало 5 банков-организаторов, четыре банка-агента и более ста банков андеррайтеров. Подрядчиком была фирма TML, совместное британо-французское предприятие. Она говорила о сроке запуска тоннеля за 8 лет. Банки настаивали на семи. Именно он и был принял. Штрафные санкции за каждый день просрочки были установлены в размере 330 тыс. фунтов в день и 500 тыс. после шести месяцев задержки. Проценты по кредитам также составляли около 1млн. фунтов в день. Поэтому фактор времени был критически важным для проекта.

            В августе 1986г. Eurotunnel подписал договор с TML на строительство тоннеля. Сумма договора – 5млрд. фунтов. Британское и французское правительства создали специальную комиссию по надзору за ходом работ. Количество начальников было таким, что реализация проекта была сильно забюрократизирована: «У Eurotunnel были два сопредседателя. У компании TML – два генеральных директора, небольшое количество банков-агентов вело переговоры с 200 банками-кредиторами. У межгосударственной комиссии и органа, отвечающего за безопасность, тоже были определенные полномочия. Более того, британская и французская железные дороги тоже были заинтересованными сторонами… Не было ни одного конкретного человека, который бы двигал проект вперед».

            Во время реализации проекта возникли проблемы со сбором средств. Частные банки неохотно отзывались на предложения стать участниками очередного проекта британо-французской дружбы. В конце концов, общая стоимость строительства тоннеля достигла 9млрд. фунтов. После открытия тоннеля управляющие компании еще раз размещали акции и собрали 4млрд. при долгах на тот момент в размере 12,5млрд. фунтов.

            Во время реализации проекта возникало много нестандартных ситуаций. Высокие требования по технике безопасности потребовали существенную переделку поездов и резкое увеличение их стоимости с 200млн. фунтов до 600млн. В 1990 г. орган, отвечающий за безопасность, приостановил работы. В результате ширина проходных дверей была увеличена на ...10 см. Это решение обошлось в 40млн. фунтов и месяцы задержки проекта по времени.

 

План и реальность строительства тоннеля под Ла-Маншем

Затраты на строительство в фунтах 2007г.	Первоначальный план сентябрь 1985	Фактически 1994	Расходы сверх плана, в млн. фунтов	Расходы сверх плана, %
Бурение тоннелей	2300	4300	2000	87
Терминалы	850	1150	300	35
Оборудование	1350	2450	1100	81
Подвижной состав	500	1450	950	190
Итого	5000	9350	4350	87

Источник: D. R. Myddelton They meant well. Government project disasters. The Institute of Economic affairs. London 2007

 

Результаты маркетинговых исследований по потенциальному пассажиропотоку тоже оказались неточными. Так по прогнозу 1987г. пассажиропоток в 2003г. должен был составить 21,4млн. человек. По факту оказалось 6,3млн. Грузопоток должен был быть 21,1млн. тонн, а оказалось 13,3млн. тонн, т. е. на 37% меньше. В первый год пассажиропоток должен был составить 15,9млн. по плану, а по факту оказался 2,9млн. Частично это было потому, что не было высокоскоростной ж/д ветки до Лондона. Частично потому, что низкобюджетных авиалинии перехватили часть пассажиропотока. Низкое качество управления проектом, закрытость отношений с правительствами, политизация проекта еще раз доказали несостоятельность грандиозных псевдокоммерческих инициатив распорядителей чужим.

            Тоннель для британцев оказался очень дорогим уроком. Белорусские распорядители чужим этот урок тоже пока не усвоили. Они продолжают вкладывать деньги налогоплательщиков в разного рода инфраструктурные объекты, не утруждая себя расчетами окупаемости. Государство изгнало частных инвесторов не только из инфраструктурных проектов, но даже из промышленности и в большой степени из торговли. У нас до сих пор так называемые естественные монополии работают в режиме квазикоммерческих, государственных учреждений, а не бизнес проектов.

 

Миллениум Доум 1994 – апрель 1997

 

Правительство консерваторов Дж Мейджора решило по-особому отметить встречу нового тысячелетия. В стиле и традиции распорядителей чужим была создана Millenium Commission. Было решено открыть миллениум выставку 1 января 2000г., которая бы работала весь год. Чиновникам захотелось повторить успех выставки 1851 года (ее посетило более 6 млн. посетителей за неполных пять месяцев) и Фестиваль Британии 1951 года. На него было затрачено 250млн. фунтов. Мероприятия в рамках фестиваля посетило 8,5млн. человек.

            На этапе проработки проекта его энтузиасты рассчитывали на 100 тысяч посетителей в день, минимум на 15млн. в течение всей работы, максимум – 30млн. За право провести данное мероприятие изначально боролись 57 городов, но к осени было ясно, что борьба будет между Бирмингемом и Гринвичем на юго-востоке Лондона. Бирмингем предоставил очень хорошее место, вокруг которого в радиусе 2 часов езды на автомобиле проживало около 30млн. человек. Лондонская компания Imagination представила проект десяти тематических павильонов. При этом в этом месте практически не было адекватной инфраструктуры, в том числе мест для парковки. Сторонники Лондона считали, что реализация проекта позволит создать 10 тысяч новых рабочих мест и модернизировать отсталый район столицы Британии. К январю 1996г. компании Imagination предложили разработать проекты для обеих площадок. 28 февраля 1996г. комиссия приняла решение в пользу Гринвича. Поскольку строить 12 отдельно стоящих павильонов было дорого, было приняло решение совместить их под одним куполом. На этом этапе стоимость проекта оценивалась на 500млн. фунтов. Чтобы зарядись спонсоров оптимизмом, правительство заявило о том, что в случае необходимости госкомиссия продолжит работу после 31 декабря 2000г. Для управления проекта была создана компания Millenium Central Ltd. Девелопера в проекте не было. Оператора выставки тоже не выбрали. Инвесторы тоже отсутствовали. В 1996г. British gas передал экологически грязную площадку под проект. На том этапе он еще стоил 250млн. фунтов. В декабре этого года стоимость выросла до 700млн. фунтов, но данный проект был правительством заблокирован. В январе 1997г. Комиссия предоставила в проект грант в размере 250млн. фунтов. Правительство заверило, что больше госресурсы на данный проект расходоваться не будут. Несмотря на то, что частный сектор не спешил строить Купол, политики не хотели отказываться от заманчивой идеи.

            Многие лейбористы, пришедшие к власти в 1997г. были против проекта, но Т. Блэер и целый ряд высокопоставленных чиновников его правительства был «за», и 19 июня проекту был зажжен зеленый свет. Перед распорядителями чужим встали серьезные задачи: 1) построить купол, 2) определить содержание выставки, 3) найти спонсоров и 4) продать билеты. Компания, которая отвечала за проект, перерегистрировалась в New Millenium Experience Company Ltd. К июню 1998г. строительство Купола было закончено, но мало кто себе представлял, что, собственно, будет выставляться в под этим громадным куполом. К первой половине было собрано около 75млн. спонсорских денег. Проект явно не пользовался популярностью. Пресса была враждебна к нему. Билеты продавались с трудом. Предполагалось, что 4/5 посетителей будут добираться до Купола на метро, одна пятая – на автобусах. Линия метро до данного места стоила 4млрд. фунтов. Она должна была открыться задолго до Доума, но открылась за несколько недель до самого проекта.

            На ночь открытия проекта было потрачено 5млн. фунтов. Она оказалась полным провалом. Были приглашены 10 тысяч гостей, но многие билеты не разослали. Бардак с билетами привел к тому, что 3000 приглашенных вынуждены часами были толпиться в одной из станций метро, чтобы попасть под купол. В результате многие VIP персоны, в том числе из прессы, опоздали на церемонию открытия.

            На проект было затрачено 789млн. фунтов или на 50% больше первоначального плана. С билетами был такой бардак, что их на самом объекте нельзя было купить. Один билет для взрослого стоил 20 фунтов, и 16,5фунтов для ребенка (5 – 15 лет). Менеджмент Доума не имел опыта привлечения и работы с большим количеством посетителей. Цифры планируемого количества посещений были резко скорректированы: с 12млн. в январе 2000г. до 4,5млн. в августе. Это означало, что выручка от продажи билетов сократилась с 169млн. фунтов до 63млн. фунтов. Фактически посетителей было 5,5млн., но выручка от них составила всего 60млн. фунтов. Чтобы компенсировать потери выплаты от национальной лотереи были увеличены из запланированных 449млн. фунтов до 625млн. После открытия выставки не прекращались претензии спонсоров, дефицит финансов, требования подрядчиков и чрезвычайно негативное отношение прессы. Доум отвратительно управлялся. Везде были большие очереди, хотя количество посетителей было значительно меньше запланированного. Часты были поломки оборудования. Даже карту Доума напечатали вверх тормашками.

            После 2000г. решил продать Доум. В течение последующих трех лет британское правительство потратило 15млн. фунтов на демонтаж содержимого Доума, на сохранение его и охрану и еще 15млн. фунтов, связанных с продажей этого объекта 3,5 года после окончания работы выставки. Несмотря на горячую и самоотверженную работу целого ряда политиков и чиновников, правительства сначала консерваторов, а потом лейбористов превратили этот проект в политический. У Доума был шанс стать местом для супер казино, но в 2007г. этот проект ушел в Манчестер.

            В Беларуси много своих «куполов миллениума». Национальная библиотека, ледовые дворцы, шикарные вокзалы, офисы так называемых естественных монополий – все эти объекты строятся не с расчетом их коммерческого обслуживания. Они создаются, как бюджетные пылесосы, которые требуют постоянной государственной поддержки. Чем больше таких «куполов» будет создано, тем сильнее получи по куполу белорусский налогоплательщик.

Прихорашивание белорусских городков тоже является примером реализации квазикоммерческих проектов. Денег вкладывается много, а эффект в виде роста потенциала для производства добавленной стоимости минимальный или даже отрицательный: ресурсы для этих проектов изымаются от производительных компаний. О неэффективности государственных инвестиций все чаще начали говорить даже представители самих госструктур. Премьер С. Сидорский в феврале 2007 г. сказал: «Вопрос состоит в том, чтобы четко расписать состав сметы и утвердить ее. В третий год реализации программы [агрогородки] мы вступили, имея не более 10% объемов необходимой документации»[2]. 17 августе 2006г. на заседании Национального совета по трудовым и социальным вопросам первый вице-премьер Владимир Семашко заявил, что флагманы белорусского производства, за исключением БелАЗа, до сих пор достигают увеличения собственного производства еще за счет тех фондов, которые остались со времен Советского Союза.

В феврале 2008г. министр экономики Н. Зайченко с заботой в голосе сказал о том, что в Беларуси обострилась проблема наполнения конкретными проектами задания правительства по увеличению объема инвестиций в основной капитал в 2008 году на 25%: «Проработка проектов не соответствует заданию - многие не видят, куда инвестиции направить». Летом 2006г. такой же вывод сделал премьер С. Сидорский: «Сегодня у нас нет эффективных проектов, под которые мы можем взять инвестиционные ресурсы иностранных кредитных линий… У нас нет готовых проектов ни у отдельных предприятий, ни в отраслевых министерствах»[3]. Руководитель аналитического центра EcooM Сергей Мусиенко справедливо замечает, что государственные инвестиции в Белоруссии часто оказываются неэффективными из-за деятельности чиновников. «Чиновник ни в одной стране мире не умеет толково вкладывать деньги, потому что он боится ответственности. Коммерческая деятельность, инвестиции предполагают риски. А чиновник рисковать не хочет и не будет»[4]. Применяемые в Беларуси система критериев эффективности госпроектов и их анализа создают условия для коррупции среди чиновников. «Как только схема становится прозрачной, она чиновнику уже не нужна… Чем меньше анализа в проектах правительства, тем больше откат» - утверждает С. Мусиенко.

 

Как не инвестировать: опыт России[5]

 

Российские распределители чужим предоставляют Беларуси десятки ценных уроков государственного инвестирования. Российские налогоплательщики платят миллиарды долларов за высокомерие российских номенклатурных «помазанцев», которые не выучили уроки британских, французских или американских госинвестпровалов.

            Правительство В. Путина, как и в Советском Союзе, увеличивает инвестиции в военную сферу. При этом технологическое отставание российской армии увеличивается. Истребитель Су-34, танк Т-90 – модификации старых серий. «Внятная инновационная программа разработки перспективных образцов вооружений и военной техники так и не разработана»[6]. Военный сектор стал местом, где разворовываются или крайне неэффективно используются бюджетные ресурсы. «Если в конце 2006 года цена танка Т-90, поставляемого «Уралвагонзаводом», составляла 42 млн. рублей, то в начале 2007 года – уже 58 миллионов. За 11 лет строительства подводного ракетного крейсера стратегического назначения «Юрий Долгорукий» цена его разработки превысила проектную в семь раз». Что там говорить о сложной военной технике. Ярким примером качества госинвестиций в России стала разработка и запуск интернет – проекта школьного портала «Единая стартовая страница». В момент запуска в конце 2007 г. на нем не работали ссылки, а убогий дизайн был подобен работе плохих студентов программистов, которые взяли за свои услуги $200 – 400. Распорядители чужим в лице чиновников министерства образования «выбили» из бюджета 569 тысяч (!) долларов. Можно себе представить, что произойдет с бюджетом России, если распорядителям такого качества дать в руки инновационный бюджет или даже интернетизацию школ. Впрочем, это уже происходит с ресурсами стабилизационного фонда и десятков других бюджетных программ.

            Еще один провальный национальный проект Кремля – дороги. Их деградацию подтверждаю следующие факты. За время В. Путина общая протяженность автодорог с твердым покрытием снизилась примерно на 50 тыс. километров, с 750 до 700 тысяч километров. По уровню развитости автодорожной сети Россия сильно отстает от развитых стран. Общая длина автодорог с твердым покрытием в России в 1,6 раза ниже, чем во Франции, в 2 раза по сравнению с Японией и в 10 раз ниже, чем в США. В Финляндии суммарная длина дорог с твердым покрытием и нормальной шириной больше, чем во всей России.

            В 2000г. ввод новых автодорог составил 6,6 тыс. км., в 2006г. - всего 2,4 тыс. км. «Почти вдвое увеличился износ основных фондов в дорожном хозяйстве: с 26% в 2000-м до 46% в 2005 году». И это при увеличении госрасходов на дороги с RUR60 млрд. до RUR220млрд. «Цена ввода километра новых дорог за это время выросла в 10 раз, с поправкой на инфляцию – в 5 раз». Таково качество госинвестпроектов, которые являются типичным примером квазикоммерческих программ.

            Правительство России рассматривало Инвестфонд чуть ли не как главный двигатель инфраструктурного развития. «Из выделенных на конец 2007 года 7 млрд. долларов 4 миллиарда направлены на содействие реализации коммерческих проектов крупных финансово-промышленных групп в Восточной Сибири и сооружение нефтехимического комплекса в Татарстане». Практические все дорожные проекты Инвестфонда $2,5млрд. оказались в санкт-петербургских проектах.

            Результат реализации громко расPR-енных российским руководством национальных проектов доказывает еще один тезис экономической теории. В России, как и в любой другой институционально слабой, авторитарно-олигархической модели, финансирование государством даже самых благородных по поставленным целям проектов порождают коррупцию, воровство и обогащение вертикали власти.

В 2006 году в России на их реализацию было выделено $6 млрд., в 2007-м – $10 млрд., в 2008-м - $12млрд. При этом «доля расходов бюджета на здравоохранение, образование, социальную сферу в последние годы снизилась. Если в 2007 году на здравоохранение и образование предполагалось направить 9% от всех расходов федерального бюджета, то в 2008-м, согласно принятому трехлетнему бюджету на 2008 - 2010 гг., – 8%, а в 2009 году – всего 7,5%. Зато к 2009 году до 16% от общих расходов бюджета должны возрасти затраты на государственное управление и обеспечение безопасности». В 2000г. расходы на чиновников и спецслужбы составляли $4млрд., а в 2008г. - $39млрд. Вот настоящие нацпроекты Владимира Путина.

            Россия в 2007г. израсходовала $5млрд. на нацпроект «Здоровье», но на качество медуслуг это никак не влияет. «По данным Левада-Центра, в 2007 году лишь 14% россиян были удовлетворены системой здравоохранения в России, 72% считали, что качество медицинских услуг в России в 2006 - 2007 гг. не изменилось или ухудшилось».

            Жилье во время реализации нацпроекта «Жилье» стало еще более недоступным. Летом 2005 года стоимость стандартной квартиры площадью 54 кв. метра была равна доходу средней семьи из трех человек за 4,3 года, то в 2007 г. уже за 5,3 года. «По данным Росстата, средняя цена квадратного метра общей жилой площади в России на вторичном рынке за время реализации «нацпроекта» — с лета 2005 года по настоящее время — выросла с 21 тысячи рублей до 45 тысяч, или более чем в 2 раза».

            Отсутствие свободной конкуренции и вытеснение частных инвестиций привело к существенным искажениям еще на одном важном рынке – строительных материалов. В 2003 – 2007гг. цены на цемент в России в среднем росли почти на 35% в год, только в 2007 году они выросли на 62%. Квазибюджетные, номенклатурные проекты не в состоянии заменить полноценные рыночные отношения в условиях капитализма, когда сами предприниматели на свой страх и риск, за счет своих ресурсов организуют производство реально нужного потребителям объема товаров и услуг.

            Не с меньшим треском провалена реформа ЖКХ. «Обещанная конкуренция в коммунальной сфере обернулась сохранением той же мафиозно-чиновничьей монополии. В результате происходит дальнейшее повышение тарифов на коммунальные услуги, а модернизация изношенного коммунального хозяйства и повышение качества коммунальных услуг так и остались мечтой. В период 2000 - 2007 годов тарифы на коммунальные услуги выросли в 9,5 раза, их среднегодовой рост составил более 33 %.! Доля расходов на жилищно-коммунальные услуги в общей структуре расходов населения выросла с 4,6% в 2000 году до почти 9%». Реализация проекта по агропромышленному комплексу тоже показательна. «Доля импортного продовольствия составляет в среднем по России до 45%, хотя еще в 2004 году была на уровне 20%, при этом в крупных городах до 70% продовольствия и выше имеет импортное происхождение».

В. Путин и его команда взяли курс на создание мощных государственных корпораций. Данные структуры превратились в бюджетные пылесосы, абсолютно неконкурентоспособные без бюджетной поддержки. Новые хрустящие рубли от Центробанка РФ сохраняют высокую инфляцию. «Крышевание» коррумпированными чиновниками «своих» компаний привело к монополизации экономики.

Эксперты Всемирного банка оценили, что «государственные компании и 22 крупнейшие частные финансово-индустриальные группы контролируют почти две трети объемов продаж промышленной продукции. Более половины активов банковской системы контролируют банки, аффилированные с государством или властными чиновниками, из которых примерно 45% — только 4 банка: Сбербанк, Газпромбанк, ВТБ и Банк Москвы». Этим людям в современной России живется гораздо лучше, чем в СССР. Они чувствуют себя хозяевами жизни, причем далеко не только своей. Наш восточный сосед не сумел защититься от нефтяного проклятия. Его сглазили и вернули в жесткую колею авторитарного государства.

            Роман Шлейнов из «Новой газеты» провел исследование еще одного громкого российского инвестпроекта. Речь идет о попытке создать конкурента американской система навигации GPS – глобальную навигационную спутниковую систему (ГЛОНАСС). С 2002-го по 2007 год российские распорядители чужим подписало около 58 контрактов по тематике ГЛОНАСС на общую сумму RUR16,22млрд.

            В результате навигаторы изготовили за три месяца, с использованием глины из Гжели в НИИ. «Институт не допустили до гражданских госконтрактов в рамках федеральной целевой программы ГЛОНАСС, хотя его руководитель лично принимал участие в разработке половины этой программы».

В российском приемнике из российских деталей оказалась только разработанная в институте совмещенная ГЛОНАСС GPS антенна, позволяющая принимать оба сигнала. Остальное — импортное, вплоть до пластмассы, из которой сделан корпус, поскольку достойной пластмассы в России не оказалось Даже картонная коробка, в которую упакован прибор, пришлось оформлять в Южной Корее. В России оказалось дороже.

Российская электронная промышленность не производит элементов, необходимых для таких приборов. Руководитель НИИ Юрий Королев сожалеет: «Мы дошли до того, что приходится самим печатать подложки для антенн, используя глину из Гжели и другие материалы. Из этой глины хорошо делать горшки, но она не радиоэлектронная, впрочем, ничего другого у нас нет. Мы многие годы ждем, когда Роспром даст нам элементную базу. Но не созданы даже условия для того, чтобы она появилась. Нет предприятий, предлагающих особо чистый кремний и особо чистые химические реактивы». Данный институт, которые разрабатывал половину федеральных программ, оказался не у дел, когда пришло время делить бюджетные ресурсы. Российская электронная промышленность работает над технологиями, которые корпорациями типа Intel уже списываются. На них выделяются бюджетные деньги. В такой институциональной и правовой среде не удивительно, что частный бизнес практически не проявляет интерес к ГЛОНАССу и подобным квазикоммерческим госинвестпроектам.

Нет сомнений, что институциональная среда влияет на поведение распорядителей чужим в разных странах. Там где есть открытая политическая конкуренция, свобода СМИ, где доминирует частный бизнес, а государство выполняет функцию «ночного сторожа», вероятность инвестиционных ошибок при реализации инвестиционных программ меньше. Однако опыт поведения распорядителей чужим во всех страна мира во все времена доказывает, что хороших государственных инвестиций не бывает по определению. И это главный урок для Беларуси, которая только начинает перестройку и вступает на болезненный путь избавления от советского наследия. Ни при каких обстоятельствах, ни при каких политиках и партиях, вне зависимости от уровня компьютеризации страны или потребления картофеля на душу населения нельзя государству, т. е. распорядителям чужим, предоставлять право реализовывать инвестиционные проекты. Каждая постсоциалистическая страна, включая все еще госплановскую Беларусь, получила бы огромный толчок в своем развитии, если бы одной из статей Конституции было положение «Участие государственных органов и структур в коммерческих инвестиционных проектах в мирное время запрещено».